Музей невинности - Орхан Памук

— Фюсун-ханым хотела бы получить справку от лор-врача для подачи заявления на экзамен по получению водительских прав, — растолковывал я. — Нас к вам направили из Бешикташа.

— Доктор-бей еще не пришел, — говорил мне мед-брат, в чьи обязанности входило следить за толпой в коридоре. Он открывал нашу папку и бросал взгляд на страницу: — Зарегистрируйтесь, что вас перенаправили, а потом возьмите номерок и ждите в очереди. — В ответ мы замечали, что очередь очень длинная, а он пожимал плечами: — Все ждут. Без очереди нельзя.

Однажды я попытался под каким-то предлогом всунуть в руку санитару пару курушей, но Фюсун это не понравилось: «Не надо. Постоим, как все».

Мне нравилось, что в очереди нас считали мужем и женой. Я объяснял это не только тем, что ни одна женщина не пришла бы в больницу с чужим мужчиной, но еще тем, что мы действительно подходим друг другу.

Однажды я ненадолго потерял Фюсун на переулках Джеррах-паши, где мы гуляли, ожидая, пока подойдет очередь в клинике медицинского факультета. Тогда открылось окно какого-то деревянного полуразвалившегося особняка, и женщина в платке сказала, что «моя жена» вошла в бакалейную лавку на соседней улице. Даже если мы и привлекали внимание где-нибудь в окраинном квартале, то не вызывали никаких подозрений. Иногда за нами бежали дети, нередко обитатели узких улочек думали, что мы заблудились, или принимали нас за туристов. Бывало, какой-нибудь парень, пораженный красотой Фюсун, шел неотступно за ней, чтобы, пусть издалека, налюбоваться чудным видением, но, встречаясь взглядом со мной, вежливо отставал. Женщины, высовывавшие головы из двери или окна, часто спрашивали у Фюсун, а мужчины — у меня, кого мы ищем, какой адрес нам нужен. Подчас какая-нибудь добродушная тетушка, которая видела, что Фюсун собирается есть сливу, купленную у уличного торговца, говорила: «Подожди, дочка, помой, так не ешь!» и, выскочив из дома, забирала у нас кулек, мыла сливы в кухне на первом этаже своего дома, а потом, сварив нам кофе, спрашивала, кто мы, что ищем. И когда я говорил, что мы — муж и жена, хотим купить в этом квартале красивый деревянный дом для себя, тут же сообщала об этом всей округе.

Вместе с этим мы, обливаясь потом, продолжали утомительные и внушающие боязнь уроки в Парке Йылдыз, а также готовились к письменному экзамену. Коротая время в чайной, Фюсун всякий раз доставала из сумочки брошюрки вроде «Учимся водить за 5 минут!» или «Готовимся к экзамену на получение водительских прав» и со смехом зачитывала мне вопросы и ответы к ним.

— Что такое дорога?

— И что?

— Обустроенная или приспособленная и используемая для движения транспортных средств полоса земли либо поверхность искусственного покрытия, — без запинки повторяла Фюсун, что-то выучив наизусть, иногда подсматривая в брошюру. — Хорошо. А что такое движение?

Я, запинаясь, пытался вспомнить: «Движение, это когда люди и грузы...»

— Не так, — поправляла она меня. — Движение — это совокупность общественных отношений, возникающих в процессе перемещения людей и грузов с помощью транспортных средств или без таковых в пределах дорог.

Я очень любил эти вопросы и ответы, они напоминали мне школу, наши уроки, которые почти все мы заучивали, дневники, где были записи о «поведении и прилежании», и, развеселившись, задавал Фюсун свой вопрос:

— А что такое любовь?

— И что же?

— Любовь — это чувство привязанности, которое испытывает Кемаль, когда смотрит на Фюсун, когда она гуляет по дорогам, тротуарам, домам, садам и комнатам или когда сидит за столом в чайных, столовых и дома за ужином.

— Хм... Хороший ответ! — подтверждала Фюсун. — А когда ты меня не видишь, любовь проходит?

— Тогда начинается ужасная тяжелая болезнь.

— Вот уж не знаю, поможет ли это сдать экзамен! — Фюсун улыбнулась.

Обычно после таких слов она делала вид, будто не может позволить себе слушать до свадьбы такие фривольности, и в тот день я больше таких шуток не допускал.

Письменный экзамен проходил в маленьком особняке в Бешикташе, где некогда сумасшедший сын Абдул-Хамида Нуман-эфенди коротал время, слушая, как наложницы играют на уде[26], и рисуя пейзажи Босфора в стиле импрессионистов. Пока я ожидал Фюсун на пороге этого особняка, превратившегося со времен провозглашения Республики в государственное учреждение, ни разу за все это время толком не протопленное, с горечью подумал, что восемь лет назад, когда она мучилась, сдавая вступительный экзамен, мне тоже следовало ждать её у дверей Ташкышла. Если бы я отменил прошедшую в «Хилтоне» помолвку с Сибель, если бы послал мать к родителям Фюсун, посватался бы к ней, за эти восемь лет у нас бы уже родилось трое детей! Хорошо, что у нас еще будет время родить троих и даже больше, если мы скоро поженимся. Я был так в этом уверен, что, когда Фюсун весело выбежала с экзамена со словами: «Я все сделала!», чуть было не проговорился, сколько у нас родится детей, но сдержался. По вечерам мы все еще ужинали всей семьей, правда, уже не так веселясь, как раньше, и по-прежнему часами просиживали перед телевизором.

Фюсун сдала письменный экзамен на «отлично», а вот экзамен по вождению с треском провалила. Всех, кто приходил сдавать его впервые, «заваливали», чтобы новички осознали, насколько вождение дело серьезное. Мы к этому оказались не готовы. Экзамен кончился очень быстро. Фюсун села в наш «шевроле» с тремя членами экзаменационной комиссии, успешно завела машину и тронулась с места, но, когда она проехала некоторое расстояние, один из сидевших тут же сделал ей замечание: «Вы не посмотрели в зеркало заднего вида!» И, когда Фюсун повернулась к нему, переспросив: «Что?», ей сказали немедленно остановить машину и выйти. Ведь водитель за рулем не имел права оборачиваться. Потом члены комиссии изобразили крайнее недовольство таким плохим водителем, а Фюсун от этого унижения расстроилась.

Следующий экзамен по вождению назначили через четыре недели, в конце июля. Те, кто был знаком с процедурой получения прав и знал бюрократическую систему курсов, экзаменов и взяток, со смехом смотрели на нас, грустных и униженных, и в обшарпанной чайной (на стенах висело четыре портрета Ататюрка и огромные часы) по-дружески советовали нам разные способы, чтобы добиться желаемого. Если бы мы записались в одну дорогую частную автошколу, где занятия вели отставные полицейские (ходить туда вовсе не требовалось), экзамен сдали бы быстрее быстрого, потому что члены экзаменационной комиссии были и совладельцами школы. Учившиеся там могли сдавать вождение на стареньком «форде», специально оборудованном для экзамена. В днище машины рядом с водительским креслом зияла огромная дыра, через которую дорога просматривалась как на ладони. Когда экзаменуемого просили припарковаться в узком месте, он отчетливо видел цветные знаки, специально нарисованные на асфальте. К зеркалу заднего вида прикреплялась особая инструкция, в которой значилось, на каком цвете поворачивать руль до конца вправо, а на каком — включать заднюю передачу, и таким образом припарковаться не составляло труда. Но это поддела. За экзамен можно было и просто заплатить, без всяких курсов. Я, как предприниматель, прекрасно знал, насколько неизбежны иногда взятки. Но так как Фюсун самоуверенно говорила, что не собирается ни у кого идти на поводу, мы продолжали уроки в Парке Йылдыз.