Хроники Заводной Птицы - Харуки Мураками

* * *

Ход времени смешался, утратив четкость и последовательность. Вокруг меня – множество временны х измерений. В каком из них я сейчас? Я перестал понимать. Сознание медленно возвращалось в тело, а женщина, казалось, уходила, как бы меняясь с ним местами. Она покидала комнату так же тихо, как вошла. Шорох одежды, ускользающий аромат духов. Скрип распахнувшейся и закрывшейся двери. Частица моего сознания все еще оставалась там, в заброшенном доме. И в то же время я – это я и сижу сейчас на этом диване. Что делать дальше? Я никак не мог решить: где же настоящая реальность? Слово «здесь» мало-помалу как бы расщеплялось внутри меня. Вот он я – здесь, но и здесь тоже я. И то и другое выглядело одинаково реальным. Я сидел на диване, захваченный этой удивительной раздвоенностью.

* * *

Немного погодя дверь отворилась, и в комнату кто-то вошел. По звуку шагов я понял: тот самый парень. Мне запомнились его шаги. Он обошел меня вокруг и снял очки. В комнате было темно, горела лишь слабая лампочка в торшере. Я легонько потер ладонями глаза, чтобы скорее привыкли к реальному миру. На парне появился пиджак – темно-серый, в зеленую крапинку, прекрасно подходивший под цвет галстука. С улыбкой он мягко взял меня за руку, помогая подняться с дивана, и подвел к двери в глубине комнаты. За дверью оказалась ванная. Кроме туалета там имелась маленькая душевая кабина. Усадив меня на крышку унитаза, парень открыл кран, дождался, пока пойдет горячая вода, и жестом предложил мне принять душ. Вручил новый кусок мыла, предварительно сняв упаковку. Потом вышел и закрыл за собой дверь. Почему я должен принимать здесь душ? С какой стати?

Разоблачившись, я понял причину. Оказывается, я сам не заметил, как кончил в трусы. Я тут же принялся отмываться под струями горячей воды куском зеленого мыла. Смыл прилипшую к волосам на лобке сперму. Выйдя из душа, вытерся большим полотенцем. Рядом с полотенцем лежали упакованные в целлофан трусы «Калвин Кляйн» и майка. Размер был мой. Может, они заранее планировали, что я тут у них обкончаюсь? Я немного посмотрел на свое отражение в зеркале. Голова соображала плохо. Выбросил перепачканные трусы в корзину для мусора, надел вместо них свежие и такую же чистую новую белую майку. Потом – джинсы, натянул через голову джемпер. Надел носки, свои замызганные теннисные тапочки, спортивную куртку и вышел из комнаты.

* * *

Парень ждал меня и проводил в уже знакомую приемную.

Там ничего не изменилось. На столе лежала та же книга с заложенной страницей, рядом – компьютер. Из динамиков доносилась какая-то незнакомая классическая мелодия. Усадив меня на диван, парень принес стакан в меру охлажденной минеральной воды. Я выпил половину и произнес: «Что-то я устал». Голос показался чужим – ничего такого говорить я не собирался. Слова взялись откуда-то сами собой, независимо от моей воли. Хотя голос, конечно, был мой.

Кивнув, парень извлек из внутреннего кармана пиджака белый конверт и сунул его в карман моей куртки – как вставляют в строку точное определение. Еще раз слабо кивнул. Я посмотрел в окно. Уже стемнело, город сиял неоновыми вывесками, зажженными окнами домов, уличными фонарями и фарами автомобилей. Находиться здесь дальше было невыносимо мучительно. Я молча поднялся с дивана, пересек комнату, открыл дверь и вышел. Парень, стоя за столом, наблюдал за мной, но ничего не сказал и останавливать меня не стал.

* * *

На станции «Акасака мицукэ» бурлил разъезжавшийся по домам после работы народ. Лезть в душное метро не хотелось, и я решил пройтись. Мимо Дома приемов вышел у станции Ёцуя на проспект Синдзюку-дори и заглянул в небольшое малолюдное кафе. Спросил маленькую кружку бочкового пива, сделал глоток и понял, что голоден. Заказав легкую закуску, поглядел на часы: почти семь. Впрочем, время сейчас почти не имело для меня значения.

Повернувшись, я почувствовал, что во внутреннем кармане куртки что-то лежит. Ага – конверт, что передал мне парень при расставании. Я совсем забыл про него. Обыкновенный белый конверт, – правда, куда тяжелее, чем кажется с виду. Не просто увесистый, а наполненный какой-то необычной тяжестью. Будто что-то массивное сидело внутри конверта, затаив дыхание. После недолгих колебаний я вскрыл его – все равно это пришлось бы сделать рано или поздно. В конверте оказалась пачка аккуратно сложенных купюр по десять тысяч иен, новеньких, без единого сгиба. Из-за этого они казались ненастоящими, хотя у меня не было причин сомневаться в их подлинности. Двадцать банкнот. Для пущей уверенности я пересчитал еще раз. Все правильно, двадцать – двести тысяч иен.

Я положил деньги обратно в конверт и запихал в карман. Взял со стола вилку и бессмысленно принялся рассматривать ее. Первое, что пришло в голову: куплю-ка я на них новые ботинки. Сейчас они нужны мне больше всего. Расплатившись по счету, я вышел из кафе и направился в большой обувной магазин, здесь же, на Синдзюку-дори. Не глядя на цену, выбрал самые простые кроссовки синего цвета, сказал продавцу свой размер.

– Если подойдут, прямо в них и пойду.

Средних лет продавец (а может, и хозяин магазина) ловко продел в кроссовки белые шнурки и поинтересовался:

– А что будем делать со старыми?

Я ответил, что тапочки можно выбросить, но потом передумал и сказал, что заберу с собой.

– Старая добрая обувь, пусть даже малость поношенная, очень даже может пригодиться, – проговорил продавец, приятно улыбнувшись с таким видом, точно хотел сказать, что такая рухлядь для него – картина привычная. Запихал мои теннисные тапочки в коробку из-под новых кроссовок и положил в бумажный пакет с ручками. Тапочки лежали в коробке как два маленьких мертвых зверька. Я отдал за покупку новенькую банкноту в десять тысяч, а на сдачу получил несколько неновых тысячеиеновых бумажек. Держа пакет со старыми тапочками, сел в поезд на линии Одакю и поехал домой. Смешавшись с ехавшими с работы пассажирами, я вцепился в поручень и думал о том, сколько обновок мне сегодня перепало – новые трусы, новая майка, новая обувь.

* * *

Дома я, как обычно, сел в кухне за стол, поставил перед собой бутылку пива и стал слушать по радио музыку. А потом захотелось с кем-нибудь поговорить. О погоде, о глупости правительства – о чем угодно. Только бы говорить – но с кем? К сожалению, собеседников у меня не было. Даже кот – и тот пропал.

* * *

На следующее утро за бритьем я, как всегда, изучал в ванной в зеркале пятно на лице. Никаких изменений. Устроившись на веранде, я впервые после долгого перерыва принялся разглядывать наш маленький сад – и провел весь день в полном безделье. Утро стояло прекрасное, ему на смену пришел такой же замечательный день. Была ранняя весна; легкий ветерок еле слышно шелестел листьями деревьев.

Я достал из кармана куртки конверт с девятнадцатью десятитысячными купюрами и положил его в ящик стола, ощутив в руке загадочную тяжесть, содержавшую некий непонятный мне смысл. Что-то все это напоминает. Весьма и весьма. Не сводя глаз с лежавшего в ящике конверта, я пытался вспомнить, что же именно. Напрасно.