📚 Hub Books: Онлайн-чтение книгИсторическая прозаТом 1. Золотой клюв. На горе Маковце. Повесть о пропавшей улице - Анна Александровна Караваева

Том 1. Золотой клюв. На горе Маковце. Повесть о пропавшей улице - Анна Александровна Караваева

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 113 114 115 116 117 118 119 120 121 ... 150
Перейти на страницу:
топор Ольги Селевиной налипла густая кровь. Ольга поискала глазами и увидела валявшийся клок лисьего меха. Она быстро вытерла топор о мех, против шерсти, окрасив кровью рыжую мездру. Разогнувшись, Ольга увидела, что вытерла топор о червленный опашень Варвары, которая лежала в углу за пороховыми бочками. Ольга отошла — и тут же забыла о ней, как забывала часто о прошлой своей жизни. Ее глаза уже забыли мелкую прихотливую пестроту золотошвейных узоров, а научились острым, сокольим взглядом пронзать дали и безошибочно замечать врага. Ее руки, которые еще недавно кудесили шелками и тончайшей золотой битью, теперь научились бестрепетно рубить топором и лить кипяток и смолу на вражьи головы и руки, несущие смерть. Ольга жила сейчас для того, чтобы отражать и уничтожать смерть, которая грозила осажденному граду со всех сторон. По знакомым, милым с детства бережкам, полям и перелескам, по всей русской земле рыскала смерть в чужеземном платье, на диких чужеземных конях. Каждый раз, уничтожая смерть, Ольга видела перед собой жизнь — златоволосую голову Данилы, его глаза, светло-синие, как родное небо.

— Не ходи на Русь, не ходи на Русь! — повторяла Ольга один из любимых кличей заслонников, и большое ее сердце ныло и обливалось кровью ненависти и любви.

— Данилушко, свет ты мой! Живой ли ты, сокол мой?

Данила был жив. Вместе со своей сотней он продвигался все выше и ближе к польским турам на Красной Горке.

Когда троицкое войско вышло из ворот, поляки, увидев несколько сот пеших людей, решили пустить на них конницу, чтобы, потоптав, изрубить это дерзкое голодное войско. Но пока ловким нарядным всадникам подвели сытых коней, пока серебряные рыцарские шпоры звякнули в стременах — троицкие воины уже были расставлены по своим местам, — недаром они знали наокруг каждый кустик, каждую ямку и бугорок.

Конница польская вынеслась во всей своей красе, всадники уже занесли сабли — тут нежданным пушечным огнем полоснуло по коням и всадникам. В коннице все сбилось, заметалось, потеряло голову.

— Пальнем еще покрепше! — приказал Федор Шилов пушкарям и пищальникам, удачно укрывшимся со всем своим огненным нарядом за бугром. — Еще разок пальнем… ну, и еще разок… глянь-кось: ляхи сами себя топчут!

И вправду, конница уже обезумела. Кони топтали своих раненых и убитых, а те вояки, что хотели спастись от смерти, рубили и топтали всех, кто загромождал им дорогу. Через минуту-две на месте конницы осталось кровавое месиво конских и человеческих тел, которому уже ничем нельзя было помочь.

А пока польские военачальники растерянно следили за разгромом конницы, Данила Селевин и Иван Суета со своими отрядами окружили Красную Горку. Пушечки же Федора Шилова стреляли наперерез любой попытке врагов помочь своим турам на Красной Горке.

— Хошь не хошь, Алексей Иваныч, — говорил между тем князь Григорий Голохвастову, наблюдая со стены за бранным полем, — а хитер, башковит пушкарь Федька Шилов. Вона, глянь: у ляхов все туры насупротив в огне… и-их, горят, что стога!

В дыму пожара, как под прикрытием, пыталась было опять выступить конница, чтобы сбить огненный заслон Федора Шилова. Но пушечки — «индрог», «змей-летучий», «гамаюн» и «ушатая» — рассеяли и второй отряд конницы.

На верху Красной Горки наконец загрохотали выстрелы, и от грома торжествующих голосов, казалось, задрожали небо и земля — Красная Горка была взята.

— Наши голос подают, — сказал Федор Шилов, улыбнулся — и вдруг странно уронил голову на грудь. Тут все заметили, что его левая рука прижата к боку.

— Федор Ондреич, аль задело тебя?

Самая малость, — ответил он, силясь приподняться.

Левая рука его была залита кровью. Он взглянул вверх, на пылающие польские туры и произнес раздельно и твердо:

— Наш заслон свое дело сотворил. Айда, робя, вобрат пойдем.

Пушкари подняли его и понесли к воротам.

С Красной Горки волокли пушки, самопалы, копья, польские знамена, ручницы [119]. На пылающих воровских турах все замерло, кроме воя и треска пожара.

— Сколь пушек мы у ляхов взяли? — слабеющим голосом спросил Федор Шилов.

— Сказывают, восемь пушек, все прочее не в счет, — отвечали ему.

— Ладно поробили, — прошептал он и закрыл глаза.

Когда троицкое войско вошло в ворота, воеводы приказали бить во все колокола, как на пасху.

Федор Шилов лежал в больничной избе и слушал колокола. Ему чудилось: все небо и земля наокруг гудят и поют. Ему чудилось, что его руки раскачивают тяжелые звонкие языки колоколов, что удивительная сила поднимает его вверх, кровь кипучими волнами ходит в его теле, а он все растет, растет, и чем выше и огромнее он становится, тем ему все легче и свободнее. Ему уже ничего не стоило, протянув руку через перила колокольни, с буйной веселостью раскачивать медный язык.

— Федор Ондреич… батюшко ты наш, мило-ой!.. — донесся голос Ольги.

Он с усилием открыл глаза и увидел около своей постели Ольгу и Данилу Селевина, Ивана Суету и Симона Азарьина. И они прямо на глазах его тоже росли, росли вверх, их дыханье шумело вокруг него, как молодой зеленый лес. Ему чудилось, что он идет лесом, обнимая верхушки деревьев, трогая их листву, горячую от солнца. А за лесом Федор увидел длинную-длинную дорогу среди неоглядных просторов полей. По дороге шли брат Никон и Петр Слота. Глаза их сияли ему навстречу, облака, пронизанные солнцем, лежали у них на плечах.

— Иди-ко, иди, заждались тебя, — сказал Никон.

И Федор почувствовал, что облака сейчас тоже лягут на его плечи, и он увидит весь мир, — и в великой жажде простора он вытянулся, раскинулся, как только мог…

Уже вызвездило, когда Ольга, Данила, Иван Суета и келарь Азарьин вышли из больничной избы.

— Четвертого из ближников моих земле отдаю, — печально сказал Данила.

Ольга вздрогнула и прижалась к нему: он с ней. Вот он, вот его теплое тело, его твердая, шершавая от ветра рука. Ольга до последнего своего вздоха готова ратоборствовать со смертью, только бы Данила был с ней.

Иван Суета и Данила рассказывали Симону Азарьину, что у троицких защитников сто семьдесят четыре убитых и шестьдесят шесть раненых, а у поляков полторы тысячи убитых.

— Да, немало их туров в пламени горят… вона, по сю пору гарью наносит, — сказал Иван Суета. — Эх, посекли мы их ноне, порушили многие подлые дела их! Не доведется им вскорости подняться…

Иван Суета вдруг осекся, словно испугавшись силы своего голоса. Навстречу несли покойников. Двери Успенского собора были распахнуты. В соборе от стены до порога на каменном полу, под дымными огнями свечей, тесно, в нерушимой дружбе, лежали

1 ... 113 114 115 116 117 118 119 120 121 ... 150
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?