Двадцатое июля - Станислав Рем

— Могу честно ответить «да». — Генерал вскинул подбородок на манер Муссолини. — Народ не любит Сталина. Точнее, он его боится и ненавидит. Собственно, одно породило второе. Вы, то есть Германия, вторглись в пределы моей родины под предлогом «самообороны» от советского «удара в спину». Что не вполне соответствует истине. — Рейхсфюрер с любопытством посмотрел на собеседника. — Правда, Сталин замышлял в сорок первом году напасть на Германию, но для этого он не чувствовал себя достаточно сильным и подготовленным. Он давно разрабатывал план…

— Давайте оставим в покое вашего Сталина с его планами и вернемся к основной теме разговора. — Гиммлер чувствовал, как в нем все более нарастает раздражение по отношению к вынужденному собеседнику. Он и без него был хорошо осведомлен о несбывшихся планах Сталина. — С первым вопросом все ясно, остается второй. Итак, почему народ поддержит вас?

Власов шумно, носом втянул в себя воздух. Вот теперь следовало любым способом убедить Гиммлера, что он именно тот человек, на которого рейхсфюрер может положиться, которому должен доверить часть своих полномочий. Только бы тот услышал его…

— Поверьте, господин министр, у меня достаточно авторитета, чтобы возглавить освободительную армию и поднять на ноги народ России. Я не какой-нибудь там маленький человечек. Я не перебежал к вам из-за шкурного интереса, как некоторые другие, которых у меня на родине никто не знает. Или как те, которые стремятся удовлетворить собственное честолюбие. Я попал в плен, потому что не было другого выхода. Не физического выхода. Нет. Духовного. Потому что в дни, когда моя армия находились в «Волховском мешке», я начал многое понимать о том, что происходит в России. Именно благодаря тем размышлениям у меня и созрело решение принять предложение немцев, то есть вас, и включиться в общую работу, несмотря на опасность прослыть изменником.

Гиммлер вполуха слушал словесные излияния генерала. Черт с ним, пусть выговорится. Опустошится — станет покладистей. Рейхсфюрера интересовало одно: сколько дивизий из пленного отброса сумеет собрать под себя этот двухметрового роста мужик с широкими ладонями, постоянно нервно трущимися друг о друга, и блеклыми бесцветными глазами, прикрытыми роговыми очками.

— Господин министр, — продолжал тем временем Власов, — я знаю, как можно прямо сегодня закончить войну против Сталина.

— Что вы говорите?., — Гиммлер с удивлением вскинул глаза на собеседника. — Ну-ка, ну-ка, это уже становится интересно. Продолжайте.

— Если б у меня была ударная армия, состоящая из моих соотечественников, я дошел бы с ней до Москвы и закончил войну по телефону, поговорив с моими друзьями-генералами. Вы думаете, тот же маршал Рокоссовский забыл о зубах, которые ему выбили на допросе? И не он один. Это мои боевые товарищи, сыны моей родины. Они знают, что здесь происходит, и потому не верят в честность обещаний немцев. Но вот если появится настоящая русская освободительная армия, носительница национальной свободной идеи, тогда массы русского народа, за исключением горстки негодяев, массы, настроенные в глубине своего сердца антикоммунистически, поверят, что настал час, когда они смогут освободиться от…

— Я вас понял, — не дал договорить генералу Гиммлер, мысленно махнув на него рукой. — Изложите свои взгляды на современное военное положение позже и в письменном виде.

Однако остановить красноречие Власова было не так-то просто. Из того фонтаном брызгали идеи и эмоции:

— Я могу вам заранее предсказать дальнейшие операции Красной армии. Я следил за ее передвижениями ежедневно во время своего плена, делал предсказания будущих событий, но никто не спрашивал моего мнения. Каждая система, держащаяся на насилии, имеет свои слабости. Коммунистическая система не является исключением. Она очень негибка и чувствительна к любым неожиданностям. Такой неожиданностью для большевиков могло бы стать создание национальной освободительной армии.

Гиммлер сокрушенно покачал головой: снова пошел по кругу. «Фермер» начал уставать от разговора.

— Я вас понял, генерал. Одно уточнение. Где вы возьмете Материал для создания своей, как вы выразились, освободительной армии? Из кого она будет состоять?

— Естественно, из русских людей, которые в данный момент находятся в Германии. Их достаточно для армии в миллион и даже более человек. Это главным образом шесть миллионов моих земляков, которые сегодня работают на оборону Германии. Из Них можно составить костяк настоящей армии, способный кардинально изменить положение на Востоке. Если вы дадите мне свободу действий, я легко созову людей. Но помните, что только я, русский, могу призвать их под наши знамена: Ни один немец этого сделать не сможет, так как всех вас обвиняют в перенесенных русским народом страданиях и унижениях.

Власов заискивающе посмотрел на Гиммлера Рейхсфюрер оставил его взгляд без внимания. Понятно, что болтун просто не хочет упускать из рук власть, пусть даже ничтожно маленькую. Это хорошо. Значит, он за нее будет драться. Но и полноты действий ему предоставлять нельзя. Он должен всегда чувствовать, кому обязан и кто его хозяин. И другая мысль потешила рейхсфюрера. Армия в миллион человек и полностью подчиняющаяся только ему? Неплохо для начала.

— В чем-то я с вами согласен, — вынес наконец вердикт Гиммлер. — Возможно, вы найдете достаточно людей, но мы не должны забывать, что те, кто устремится в вашу армию, оставят за собой пустые места на наших заводах. Мы не можем допустить падения военного производства! А потому я могу дать согласие на формирование пока лишь двух давший. Для начала. Обещать больше было бы некорректно с моей стороны. Но если вы проявите себя…

Власов вскочил с места:

— Господин министр, заверяю вас: со временем мы создадим еще несколько дивизий. Когда освободим хотя бы часть России, к нам тут же присоединятся и русские, и украинцы, и народы Кавказа. Те станут воевать за новый порядок с особенной радостью, если будут знать, что за ними сохранится право сформировать новое государство. Возможно, когда-нибудь мы встанем перед проблемой уничтожения старых границ и начертания новых. Но обо всем этом будем говорить только после совместно достигнутой победы, на принципах взаимопонимания и полного равноправия.

«Этого еще не хватало», — чуть не выкрикнул Гиммлер, но сдержался. Нет, все-таки покушение на фюрера негативно отразилась на мировоззрении некоторых личностей.

Когда Власов покинул кабинет, Гиммлер достал сигарету, первую из двух за день, прикурил, сел в кресло и еще раз проанализировал ход беседы. Вроде бы все сложилось, как он и спланировал. Сделал первый вдох с дымком. Это доставило ему чувство удовлетворения. Потом вызвал секретаря и приказал соединить его по телефону с Мюллером.

Трубку поднял сам группенфюрёр.

— Генрих, вы уже задержали Бургдорфа?

— Пока нет, господин министр. Но мы предположительно знаем, где он находится, и думаю, часа через два он будет у нас.

— Он мне нужен живым. Слышите, Генрих?

— Так точно, господин министр.