История Франции. С древнейших времен до Версальского договора - Уильям Стирнс Дэвис

Достаточно умно был решен и другой вопрос – армейский. Воинская повинность, введенная Наполеоном, была отменена. Превосходной боевой машине (точнее, тому, что уцелело от нее после Ватерлоо) было позволено прийти в упадок и рассыпаться. Но Французское государство не могло снова занять достойное место среди европейских стран, не имея хорошо действующих вооруженных сил. Для этого существовал лишь один путь – снова ввести какой-то вид воинской повинности. Было решено набирать как можно больше добровольцев. Чтобы набрать остальную часть армии, всем юношам в возрасте двадцати лет было приказано тянуть жребий; те, кому выпадали «плохие» номера (малая часть от всех), должны были отслужить шесть лет в действующей армии, а затем еще шесть лет в резерве. Так составлялась армия численностью примерно в 240 тысяч человек, в которой почти все солдаты были сверхсрочниками-профессионалами. По сравнению с другими европейскими армиями она была достаточной по численности. Но молодой человек из хорошей семьи легко мог избежать такой повинности[218], а буржуа, как правило, ненавидели военную службу. Таким образом, во Франции почти до 1870 г. большинство молодежи не имело военной подготовки, а в Пруссии в эти годы «всеобщая воинская служба» стала реальностью. Однако эта опасность стала сильно ощущаться только в 1860-х гг. А пока споры по поводу нового закона возникали в основном из-за пункта, согласно которому повышение в звании и производство в офицеры было одинаково доступно для всех классов. Надежды ультрароялистов вернуть дворянам исключительное право на офицерские должности в армии были разрушены; ультра протестовали энергично, но безуспешно. Закон об армии был принят против их воли и стал еще одной преградой на пути реакции.

Однако в тот момент реакционерам помогало то, что независимые – радикальная партия, говорившая о возврате к трехцветному флагу и даже к республике, – опять становились серьезной силой в палате депутатов. В 1817 г. у них было в ней только 23 места из 258, в 1818-м уже 45, а в 1819-м они имели 90 мест. Одним из их вождей был знаменитый Грегуар – пылкий якобинец старого закала и бывший член Конвента, который когда-то сказал, что «короли морально то же, что уроды физически». Даже умеренные конституционалисты голосовали вместе с ультра за его изгнание из палаты. В самый разгар этих волнений фанатик-одиночка убил предполагаемого наследника короны – герцога Беррийского, сына графа Артуа. Республиканцы не имели отношения к этому преступлению, но, разумеется, пожали в полной мере плоды его непопулярности. В 1820 г. произошло еще одно неизбежное наступление роялистской реакции, и Людовик XVIII не смог устоять перед ней. «Мне конец», – мрачно сказал он, имея в виду, что больше не может выдерживать давление ультра. В результате самодержавие десять лет все туже затягивало петлю на горле страны, а потом веревка лопнула, и Франция спаслась, вбежав по кровавой дороге революции в немного более либеральный режим.

Перед самым началом 1820 г. появились признаки постепенной либерализации правительства. В 1819 г. был принят закон, позволявший судам присяжных рассматривать дела, связанные с прессой, и отменявший цензуру. Правда, газеты по-прежнему облагались большим налогом и должны были предоставлять сумму, равную 40 тысячам долларов, в качестве залога своего хорошего поведения. Теперь этому смягчению режима настал конец. Ультрароялисты вернули себе контроль над прессой, а потом (в 1820 г.) начали мошеннически переделывать в свою пользу структуру палаты депутатов. Коли чество членов этой низшей палаты было увеличено до 430 человек. Но только 256 из них, как вначале, могли быть выбраны обычными избирателями, платившими 300 франков налога. Остальные 172 избирались только плательщиками налога в 1000 франков, которые могли сами быть избраны в число законодателей. Это фактически давало очень богатым изби рателям два голоса. Новые выборы (прошедшие в ноябре 1820 г.) обрадовали ультра: эта партия сумела получить подавляющее большинство, а фракция независимых (партия триколора) в палатах сократилась до маленькой бессильной горстки людей. Роялисты, разумеется, были в восторге. Им казалось, что они раздавили оппозицию. На самом же деле радикалы, лишившись законного способа отстаивать свое дело, вернулись к старым проверенным революционным средствам – тайным обществам, интригам, а вскоре и настоящим заговорам. В 1830 г. они показали свою силу на баррикадах.

Людовик XVIII, окруженный со всех сторон влиятельными реакционерами, был вынужден в 1823 г. ввести французские войска в Испанию, чтобы подавить попытку либералов этой страны, которую долго раздражали и выводили из себя, заставить их короля-тирана дать народу конституцию. Правда, если бы Франция заупрямилась и отказалась, Меттерних, вероятно, заставил вторгнуться туда какую-нибудь другую страну с самодержавной властью; но французских патриотов очень раздражало то, что их страна, которая в 1793 г. стремилась принести свободу всем угнетенным странам Европы, теперь, как им казалось, стала услужливым жандармом абсолютизма. В 1824 г. ультра добились на новых выборах такого успеха, что в палате оказалось всего 19 либералов, и новое большинство открыто обсуждало планы возвращения аристократам земель, а духовенству авторитета. Удача сделала роялистов беспечными, и они не обращали внимания на предупреждения постаревших, но по-прежнему почитаемых лидеров, в том числе Лафайета. В 1824 г. этот знаменитый генерал вновь посетил Америку – страну, где он впервые обнажил меч во имя свободы; там его приняли с беспримерными почестями и радостью. Своим американским друзьям Лафайет с полной откровенностью выразил свое мнение о положении на родине. «Франция не может быть счастлива под управлением Бурбонов, и мы должны их выгнать!» – заявил он.

В том же году желание Лафайета заметно приблизилось к осуществлению: Людовик XVIII умер, и брат покойного взошел на престол под именем Карла Х (годы правления 1824–1830). Новый король, в отличие от своего предшественника, никогда не пытался идти средним курсом между ультра и умеренными роялистами: Карл всегда открыто был на стороне ультра. Он ненавидел конституционализм и, несомненно, при первой же возможности восстановил бы монархический режим Людовика XIV. Кроме того, он был горячим приверженцем церкви. В значительной степени именно этот король, который «ничему не научился и ничего не забыл», создал тот пагубный союз «алтаря и трона», от которого и политическая жизнь Франции, и французская католическая церковь страдали почти до 1914 г. После 1815 г. французское духовенство для собственной пользы заключило с ультра соглашение о сотрудничестве. Служители церкви были должны делать все возможное для возврата страны к самодержавию. Ультра же должны были обеспечить духовенству полный контроль над образованием и, если будет возможно, вернуть духовенству все то богатство и влияние, которым оно обладало до 1789 г. Карл Х, когда был наследником престола, а затем королем, не скрывал своей сильнейшей симпатии к этому движению.

Правда, новый король, вступая на престол, заявил, что намерен «придерживаться Хартии», освободил политических заключенных и даже на короткое время снова отменил цензуру для прессы. Разумеется, каждый правитель бывает милостивым и популярным в первую неделю после своего прихода к власти. Но Карл скоро показал свой неисправимо средневековый нрав. В 1825 г. он короновался в Реймсе по сложному церемониалу, который существовал до 1789 г., не упустив ни одного обряда, и на нем был такой же наряд, какой носили давние короли, – туника, далматик, золотой скипетр в руке и все прочее. Французы очень ясно почувствовали всю нелепость этой церемонии. В XIX в. престиж монарха не увеличивался оттого, что этот монарх был «помазан по семи частям своего тела» священным маслом, которое «чудесным образом сохранилось» со времен Хлодвига. Немногие из подданных Карла восприняли всерьез и его заявление, что он теперь будет исцелять больных своим «королевским прикосновением». Такие обряды только рассмешили безбожников, но, когда король Карл, «потомок Людовика Святого», начал настойчиво требовать от своих министров, чтобы они осуществили крайне реакционную политическую программу, дело пошло дальше смеха.