Холодные глаза - Ислам Иманалиевич Ханипаев

можно добыть золото. Целый холм. Меня отправили снимать репортаж. Этот дурак, оказывается, собрал золото у всех своих родственников, потом как-то его переработал, не знаю. Измельчил и рассыпал по холму. И потом начал наводить суету. Он думал, приедут какие-нибудь москвичи, и сразу начнутся торги за его землю. Или его родственника… Уже не помню.

– И чё?

– А те отправили золото на экспертизу. Все сразу стало ясно. Потом там началась какая-то драка этого жулика с другим родственником, помню, на это смотрели местные полицейские. Смешно было, и материал классный получился. Когда я ехал домой, мне позвонил шеф и попросил заскочить в село, мимо которого я буду проезжать. Сказал, что там какая-то суета произошла. Пока ничего не ясно, но, возможно, что-то интересное. И вот я «на ура» к вам и залетел на огонек.

– Пиздец ты попал, – усмехнулся Заур.

– Да. Я часто думал о том, что бы произошло, если бы я не ответил на его звонок. Если бы отказался…

– «Если» от шайтана. Так говорят. Я бы тоже мог не ответить. Мог просто выключить телефон и спать, а дело могло попасть к двум другим следакам по нашему району. Просто всякую такую суету обычно бросали мне, так что я решил, что если Каримдин звонит, да еще рано утром, то, походу, что-то стало.

– Тебя бы разбудил Салим. Приехал бы за тобой домой. Ему вроде нравилась вся эта суета.

– Нравилась, – кивнул Заур. – Сука, лучше бы ушел, когда я предлагал. Салим… – Заур покачал головой и вздохнул, а потом продолжил, будто читая мои мысли: – Вот было бы хорошо разъебать его завтра. Этого Тамерлана, да? Завалить его, а потом закопать где-нибудь ночью, и как будто не было его никогда. Как будто никого не убивал. Как будто все живые… – Я услышал, как голос у него задрожал. – Даже если бы никто из живых не знал, что я сделал… Чтобы мертвые знали, что за них ответили… – Заур сполз на пол, привалившись спиной к стене, и заплакал. Впервые с момента, как мы познакомились. Я молчал. Через пару минут он затих, а потом заговорил снова: – Знаешь, после суда, когда Гасана забирали, я зашел к нему, чтобы последний раз на него поглядеть. Этот пацан смотрел на меня жалобными глазами и просил, чтобы я поверил ему, что он никого не убивал. Он плакал. И в следующие годы до меня доносились слухи из колонии недалеко от Саратова, где он сидел, что у него нелегкая жизнь. Что с ним происходит… ну… блядь, в общем, ничего хорошего не ждало в тюрьме убийцу девочек.

– Хватит, – сказал я.

– Когда я это слышал, мне, с одной стороны, было его жалко, но другая сторона меня говорила, что так ему и надо. И когда он убил себя, я подумал, что так будет лучше для всех.

– Хватит, всё, – повторил я.

– Не хватит! Ты даже не представляешь, какую хуйню я творил в своей жизни… Какой я, сука, человек. Ты даже не представляешь. Мне просто надо было срочно кого-то посадить. Даже сейчас, если посмотреть на все улики, блядь, там все равно нереально было сажать этого пацана. Я просто нашел крайнего. А когда мне сказали, что если брать отца убийцей, то хватает, но на пацана маловато, знаешь, что я сделал? Испачкал фотографию, которую он хранил, кровью той же старшей дочери. И вот тогда уже дело закрыли.

– Зачем ты сейчас это рассказываешь?

– Чтобы ты знал, что ты ни при чем. Даже с твоими доказательствами он вряд ли бы сел. Это все я там замутил. Я же мог одним письмом, одной ебаной рекомендацией с самого начала перевести его в психушку. Сейчас был бы живой… Я убью его, – сказал Заур, пытаясь встать. Последнее, что я слышал, перед тем как закрыть дверь, было: – Слышишь, Арсен, чтоб ты просто знал, я убью его…

Может быть, и убил бы, но у меня были свои планы, в которые месть Заура никак не вписывалась.

Запись 35

Блин. Все ужасно. Дада вызвал на разговор этого Гасана вместе с его отцом. Он был очень злой. Сказал нам, чтобы сидели дома. Они пришли и разговаривали недалеко от ворот. У Карины была истерика, Ася ее успокаивала, а я смотрела, как они разговаривают. Вначале говорил дада, потом что-то говорил Гасан, а его отец практически все время молчал. Потом Гасан сказал что-то такое, что дада разозлился. Он схватил рейку и начал бить Гасана, матерился, ударил даже его отца и прогнал их. Наверное, все село слышало его крики. Я видела, что у Гасана из головы шла кровь. Он плакал.

Дада долго не заходил домой, а когда зашел, сказал, что мы завтра возвращаемся в город. Хоть какая-то хорошая новость.

Уже ночь. К дада пришел какой-то человек. Они сейчас внизу. Кажется, обсуждают то, что произошло. Дада очень злой, а тот человек очень спокойный. Даже почти не говорит.

Надеюсь, они все уладят.

Машина продиралась через снег на север Дагестана, в небольшое село, где, по всей видимости, меня ждал человек, которого я искал эти восемь лет.

«Я в Тарумовке», – перечитал я сообщение Тамерлана Эминова, очевидно, адресованное мне. Он знал, что рано или поздно я найду его дом, и оставил там дневник Кумсият.

Я был возбужден, напуган, зол, но еще, к своему удивлению, я был заинтригован. Прежняя страсть – любопытство – снова овладела мной, как в детстве, когда я выносил мозг родителям, как в студенчестве, когда я решил стать журналистом, как в том самом селе N, когда я захотел войти в дом, зная, что там тела убитых людей. И теперь, когда я ехал навстречу чистому злу, меня интересовал один-единственный вопрос: кто такой Тамерлан Эминов? Хотя я знал, что, видимо, после Афганистана он сменил имя на Вагида Камаева. Во всяком случае, именно это имя мне дали в администрации села, сказав, что этот человек уже несколько лет работает егерем и отстреливает волков по всему Тарумовскому району. Я слышал это имя и раньше, но не мог вспомнить, кому оно принадлежало. Я мог поднять все документы и с легкостью его найти, но решил не портить