Реквием - Робин Янг

— Я молюсь, чтобы у твоей матери хватило еды накормить кучу голодных ртов. И в доме ее мужа все они определенно не поместятся.

— Не поместятся. Но я уже говорил тебе, мы очень скоро для всех найдем приют. Я могу пристроить нескольких людей в Элгине. Других возьмет на службу король Роберт. Ему нужны преданные воины. Он уже принял в прошлом году семерых тамплиеров, прибывших с Робером.

Лицо Дэвида приобрело знакомое выражение, появлявшееся, как только он заговаривал о новом шотландском короле. В пути Уилл слышал от племянника много рассказов о Брюсе и его войске, о его сражениях против Эдуарда и стремлении объединить страну. О том, как ему удалось умиротворить соперников, претендующих на трон. Раны, нанесенные Шотландии войной, длившейся почти десятилетие, залечивались с трудом. А тут еще местные феодалы грозили развязать гражданскую войну. Но пока Роберт Брюс преодолевал трудности.

— На время мы сможем разместить людей неподалеку, — продолжил Дэвид. — У Джона прекрасные отношения с соседями.

Уилл кивнул. Он до сих пор не мог привыкнуть к изменениям, происшедшим в семье сестры, не говоря уже о том, что семеро из группы доблестных воинов, которые рисковали жизнями ради его освобождения, являлись его родственниками.

Вначале Кемпбелл был настолько изможден, что едва мог что-то воспринимать. Потом к нему постепенно стали возвращаться силы, и вместе с ними пробуждалось любопытство. Кроме Робера и шестерых бывших тамплиеров в группу входили два крепких парня, оруженосцы Дэвида, который теперь владел в Элгине скромным поместьем, приданым жены. В тихом изумлении Уилл слушал рассказы племянника о его семье, двух детях, а также о семье Маргарет. Большим сюрпризом для него стало известие, что его сестра Изенда вышла замуж за вдовца по имени Джон Кемпбелл, их дальнего родственника, очень уважаемого рыцаря, владеющего в Аргайле большим поместьем. Они познакомились во время пребывания войска короля Роберта на севере и быстро обвенчались. В начале этого лета Изенда переехала к нему на юг. Два младших сына Джона, статные русоволосые молодцы, входили в группу Робера. Но наверное, самое большое удивление у Уилла вызвало знакомство с сыном старшей сестры Иды, Колином, который был всего на пятнадцать лет моложе его. Он привел троих сыновей. Все широкоплечие, черноволосые, похожие на их прадеда Джеймса.

Чувства, какие Уилл испытывал, возвращаясь на родину в окружении людей своей крови, не поддавались описанию. Большую часть последнего года он провел в размышлениях о своей жизни, полагая, будто она подошла к концу. И вот сейчас начал ощущать, что жизнь в определенном смысле только начинается, что он получил дар прямо из Божьих рук. Но дар очень хрупкий, и он осторожно покачивал его в руках, страшась разбить. Дэвид уверял, что его встретят с радостью, но он не осмеливался спросить племянника, откуда взялась такая уверенность, и, когда они наконец выбрались из леса и перед ними раскинулись темные морские воды, заполняющие собой весь горизонт, его начали одолевать сомнения.

Сыновья Джона Кемпбелла уверенно показывали путь. Сильный промозглый ветер заставлял глаза слезиться и срывал с голов капюшоны. Внизу море билось о скалы, извергая огромные хлопья пены. Лучи закатного солнца осветили гряду островов с проплывающими в небе низкими серыми облаками. Некоторые островки лепились близко друг к другу, другие располагались в отдалении. И наконец, слева открылась маленькая деревня, притулившаяся у окруженной скалами естественной бухты. На поросшем травой отвесном берегу вокруг часовни сгрудились около десятка домов. Из труб поднимались струйки дыма, в стойлах мычали коровы.

Сыновья Джона пустили коней по обсаженной кустарником крутой дорожке. Она вела к небольшому плато наверху, где расположился обнесенный стенами большой каменный дом с коричневой вересковой крышей, за которым виднелись дворовые постройки: амбар, конюшня и загон для скота. Это напомнило Уиллу старое имение его родителей. Когда они подъехали ближе, стал виден мерцающий в окнах свет. Неожиданно передняя дверь распахнулась, и оттуда вырвалась шумная ватага детей. Сыновья Джона натянули поводья. За детьми появились взрослые. До путников ветер донес их радостные возгласы. Увидев бегущую к нему женщину, Уилл спрыгнул с седла — Изенда! В ее песочных волосах блестела седина, но раскрасневшееся лицо по-прежнему оставалось молодым и прекрасным. Следом из дому вышла Кристин. Отбросив с глаз прядь своих дивных рыжих волос, она нашла его глазами и остановилась. Затем появился Саймон и, увидев Уилла, озарился широкой улыбкой. За Саймоном вышла старая седая женщина. У него внутри защемило, — так она была похожа на его мать. Ида плохо видела и двигалась с трудом, и ей помогала симпатичная молодая женщина, в которой Уилл с удивлением узнал свою племянницу Элис. Там были еще и другие, кого он не знал. Они что-то кричали и спешили взять поводья их коней. Его глаза метались по незнакомым лицам. Затем он увидел ее.

Она гналась за плотненьким карапузом, бежавшим за возбужденными детьми. Наконец сгребла его в охапку и запечатлела на розовой щеке поцелуй. Уилл восхитился, как поправилась его дочь, какой выглядит здоровой и свежей. Все это промелькнуло перед ним в течение нескольких секунд, а затем Изенда бросилась в нему с объятиями, другой рукой схватив Дэвида, плача и целуя их обоих. И все страхи Уилла улетучились.

Остров Сите, Париж 21 декабря 1308 года от Р.Х.

Гийом де Ногаре зевнул, направляя коня через Большой мост на остров. К ночи подморозило, и от холода не спасал даже меховой плащ. На берегах реки под лунным светом искрился иней. Сопровождавшие его два королевских гвардейца чуть отстали, перебрасываясь словами с городскими стражниками.

Миновал еще один хлопотный день метаний между прицепторием и Лувром. Сегодня допросы закончились удачно — двое тамплиеров околели. Хорошо. В другие дни вообще ничего нельзя было добыть, несмотря на усилия. После папского запрета сожжений на костре ход ликвидации Темпла опять замедлился. А Филипп злился, торопил.

Тяжело переживая освобождение Кемпбелла, Ногаре провел еще две казни тамплиеров, хотя уже не выезжая из Лувра. Но до папы каким-то образом донеслась весть, что всех отрекшихся от признаний рыцарей послали на костер. Климент пригрозил остановить работу инквизиторов. Филипп и Ногаре яростно протестовали. Утверждали, будто действуют по закону, предписывающему доминиканцам сжигать нераскаявшихся еретиков на костре. Однако папа оставался непоколебим, и в конце концов им пришлось вернуться к пыткам.

Из сержантов и слуг редко кто выдерживал два допроса. Большинство из них никогда не бывали в битвах и не держали в руках меч. Они не были готовы к физическим испытаниям, как рыцари. К тому же многие из них были либо слишком молодые, либо пожилые. И те и другие, попав в пыточную камеру, где их вынуждали обвинять рыцарей в преступлениях из списка Ногаре, быстро умирали. Что, впрочем, было к лучшему, ибо их в любом случае ожидало пожизненное заточение. Все они умоляли дать им отпущение грехов, но еретикам соборование не позволялось. Их хоронили на неосвященной земле в наспех вырытых ямах, сваливая в кучу как мусор. Вот так постепенно, месяц за месяцем, расставались с жизнью пятнадцать тысяч тамплиеров по всей Франции. Но старейшины тамплиеров, командоры и закаленные в битвах рыцари повторно отреклись от признаний, вырванных на дыбе и пытке сдавливанием. Они сидели у короля как кость в горле.