Ева и Мясоедов - Алексей Николаевич Варламов

соглашаться, наверняка зная одну вещь – без него кончившийся с его смертью русский XX век был бы иным. Более страшным и подлым. Он добавил в него и заслужил не покоя – света.

Борис Екимов: справедливость

Впервые я прочитал Бориса Екимова в «Новом мире» в 1993-м. Это был рассказ «Набег» – история о том, как два человека – дед и отправленный родителями в деревню от греха подальше шестнадцатилетний внук (эта связь дедов и внуков, связь поколений для Екимова очень характерна) – взяли по весне в колхозе тощих бычков и всеми правдами и неправдами принялись их выхаживать, чтобы осенью продать и заработать денег. У бычков свои враги – болезни, волки; у старого с малым свои – чеченцы, готовые быков увести, а также лукавый председатель колхоза, сначала заключивший договор, по которому все деньги за бычков достанутся работникам, а потом «переигрывающий» по своему усмотрению. Рассказ очень драматичный, напряженный, заканчивающийся открытым финалом – Екимов, судя по всему, вообще такие финалы любит. Потом был рассказ «Враг народа», герой которого, колхозный тракторист Гаврила Яковлевич Тарасов, раздумывает, брать или не брать ему землю, выходить ли из колхоза, и в конце концов решает брать, соединяя те нити, которые порвались в его роду после раскулачивания. Казалось бы, автор – убежденный противник колхозного строя, сторонник фермерства, свободного землепашества и скотоводства.

Но проходит шесть лет, наступает год 1999-й, и в том же журнале появляется повесть «Пиночет», главным героем которой оказывается не фермер, а председатель колхоза, прозванный нелестным для нашего уха именем за жесткость, граничащую с жестокостью. Но так, и только так можно прервать череду воровства, бесхозяйственности, слабости и беззащитности современной русской жизни, которая иначе просто прекратит свое существование. Повесть эта хорошо всем известна, но примечательно, что благородный герой ее Корытин-младший, опираясь на решение колхозного правления, фактически пресекает попытки колхозников жить самостоятельно – то есть поступает буквально так же, как поступал лукавый Липатыч из «Набега».

Зеркальность всех этих сюжетов очевидна и неприкрыта. О том, что означает эта эволюция, если только это действительно эволюция, насколько она отражает реальную картину деревенской жизни, которую Екимов знает лучше многих из нас, свидетельствует ли она об изменении взглядов самого Бориса Петровича или о его незашоренности, вдумчивости и отзывчивости, – обо всем этом можно долго рассуждать. Но неким критерием здесь могла бы стать екимовская публицистика – недавний новомирский очерк «Прощание с колхозом» или еще более ранний по времени очерк, называющийся «Десять лет спустя», где прямо говорилось: «Искать надо не форму хозяйствования, не форму собственности на землю, искать надо человека, хозяина».

Екимов его находит и показывает. Возможно, сегодня в литературе это легче сделать, чем в жизни. Но слава Богу, если русская словесность, сполна и даже чересчур заплатившая дань «лишним людям» в прошедшие времена, памятуя розановские заветы, столько же сил, таланта и вдохновения отдаст тому, чтобы показать людей нелишних.

О чем бы Екимов ни писал, он изображает сильную личность, хозяина, человека совестливого, труженика, неравнодушного, независимо от того, какое положение этот человек занимает, и любуется им. И очень часто такими людьми оказываются у Екимова дети. Он удивительно, по-платоновски описывает детей: девятилетнего Якова – Фетисыча, который понимает, что, уйди он из родного хутора, школа будет разорена, как разорили уже клуб, детский садик и медпункт, грубоватого, не по годам взрослого Ваню из «Пиночета». Но показывает и людей, им противостоящих, тех, – кому ни до чего нет дела, кто бессильно опускает руки и опускается сам вольно, как молодая мать из рассказа «Продажа», отдающая за тыщу долларов своего ребенка, или невольно, как герой рассказа «У стылой воды»; тех, кто теряет человеческий облик и преступает законы естества, а также тех, кто жирует на общем несчастье, кто наживается, входит во власть и калечит человеческие судьбы. И вот их, к великому сожалению, больше. И пока что они сильнее.

Проза Екимова убедительнее любых исторических, политических, социологических исследований обнажает, по выражению Солженицына, глубину того обвала, который настиг Россию в конце XX века, и тяжесть раны, которая была нанесена деревне, русскому крестьянству большевиками старыми при советской власти, а затем большевиками новыми рыночных времен. Екимов ставит диагноз русской жизни, определяет меру той ее обессиленности, обескровленности, меру распада и разрыва человеческих связей, которую, живя в Москве (где эта связь порвалась раньше и к такому положению дел привыкли), представить гораздо труднее, нежели сталкиваясь с ней за пределами большого города.

«Когда это все начиналось, в девяностых годах, было непривычно и страшно: детский сад без дверей и окон, разбитая котельная, руины магазина, до основания разобранный коровник, разрушенная теплица, ржавеющие остатки водопровода, заброшенная школа. Вначале было страшно глядеть. А теперь – привыкли».[6]

Эта привычка к разрухе и есть самое страшное в нынешней России. И что говорить про разоренные дома, когда разоренными оказались людские судьбы, жизни, и молодые, и старые, и детские. Но не надо плакать! Не надо отчаиваться, скорбеть, гневаться, проклинать и искать виновных. И опять же убедительней всех нынешних идеологем и бодрых рапортов о том, что Россия поднимается с колен, звучит не эта официозная телевизионная риторика, но – екимовская надежда, любовь, вера в человеческое достоинство и совесть, вера в жизнь, которая опирается на самые простые, неистребимые человеческие чувства и на красоту земли, с этими чувствами связанную. Хотя трагично, горько звучит голос – часто не авторский, а – как в рассказе «В степи» – голос больного, одержимого человека, наперекор здравому смыслу восстанавливающего кирпичную кладку в порушенном колхозном коровнике: «Не реви. Все восстановим. Я же не реву. А мое, родное, всё погубили…»

Заканчивая этот рассказ о человеке, в чьих глазах огонь нездоровый, вызывающем у повествователя жалость и горечь, автор пишет: «…я пошел к машине, чтобы поскорее уехать». Но уехать от своих героев он не волен. Не отпустят они его, а значит, не отпустят читателя и заставят к себе вернуться. И получается так, что это вслед за ними, их утешая и поддерживая, Екимов выносит в заголовки рассказов прямую речь: «Не надо плакать», «Говори, мама, говори», «Ты не все написал». Связь между писателем и его персонажами, булгаковское «героев своих надо любить» идет, как мне представляется, в его творчестве по нарастающей и особенно ощущается в одном из самых последних его произведений – в повествовании в рассказах «Родительская суббота», в этом своего рода семейном, временном и пространственном лирическом эпосе, в истории семьи писателя, ее прошлого и ее связи с историей народа, пережившего страшный XX век.

Тут вспоминаются