Волки на переломе зимы - Энн Райс

Ройбен на секунду задумался. Потом он отпер дверцы «Порше» и пошел вокруг машины к водительскому месту.

Джим уселся рядом с ним и с прежней энергией в голосе возобновил разговор о своем предстоящем запрещении богослужения или даже вообще извержении из сана.

– Ройбен, это то же самое, что любая ошибка или проступок. Они по сути своей новые возможности – каждая ошибка открывает новую возможность – и именно с этой точки зрения я и должен рассматривать все происходящее.

– По-моему, тебя ожидает несколько более сложное и интересное будущее, чем ты представляешь себе, – сказал Ройбен.

– С чего ты это взял? – удивился Джим. – Эй, помедленнее! Ты несешься, как автогонщик.

Ройбен сбросил газ, хотя в воскресное утро улицы были относительно свободными.

– Так, на что ты намекаешь? Неужели мама с папой затеяли разводиться? Начал, так говори!

Ройбен задумался, как же преподнести брату то, что он хотел сказать. В кармане завибрировал айфон, но он не обратил на это внимания. Он думал о Кристине, о тех заранее потрясающих мгновениях, когда она увидит Джима, а Джим – ее. В этот момент она будет совершенно беззащитна, но этот человек ни в коей мере не обманет ее ожиданий. А Джейми… Джейми подойдет к отцу и протянет руку, точно так же, как он сделал это, знакомясь с Ройбеном. Ройбен вздохнул.

– Я с тобой, кажется, говорю! – рассердился Джим. – Что ты от меня скрываешь?

Автомобиль уже мчался по подъему на Русский холм.

– Ты не повредил беременности Лоррейн, – сказал Ройбен.

– Что такое ты говоришь?! – вскинулся Джим. – Откуда ты знаешь?

– Она была на рождественском приеме, – ответил Ройбен.

– Проклятье! Мне ведь показалось, что видел ее! Я решил проверить, искал ее повсюду, но так и не нашел. Ты что же, говорил с нею? Давно ты знаешь, что она здесь?

– Сейчас она у мамы и ждет тебя.

Ройбен ужасно боялся сказать что-нибудь некстати.

– Ты хочешь сказать, что она здесь и что у меня есть ребенок?! – воскликнул Джим, заливаясь краской. – Это? Ройбен, да не молчи же ты! Это значит, я не убил младенца? У меня есть ребенок?

Он засыпал Ройбена еще кучей вопросов, но Ройбен не ответил ни слова. Вскоре машина вкатилась на узкую подъездную дорожку возле дома на Русском холме, и он выключил зажигание.

И посмотрел на Джима.

– Я не пойду с тобой, – сказал он. – Это твой час. И уверен, тебе не нужно объяснять, что там находятся люди, которые зависят от тебя, которым ты очень нужен, которые с нетерпением ждут тебя, и что они будут рассматривать тебя, изучать тончайшие перемены выражения твоего лица, твой голос, твои жесты.

Джим сидел, утратив дар речи.

– Я знаю: ты справишься, – добавил Ройбен. – И вот еще что я знаю. Это наилучший подарок из всех, какие только могло преподнести тебе Рождество. А все остальное так или иначе наладится, все наладится… в Рядовое время.

Джим не мог пошевелиться.

– Вылезай! – приказал Ройбен. – Выметайся из машины и иди туда.

Джим сидел неподвижно.

– И напоследок скажу тебе еще кое-что, – сказал Ройбен. – Джим, ты не убийца. Ни в коей мере. Убийцами были Блэнкеншип и его подручные. Ты и сам это отлично знаешь. А убийца – я. И это ты, Джим, тоже знаешь. И знаешь, что эти подонки, эти мерзавцы хотели убить тебя. Кто лучше тебя знает, сколько преступлений они уже совершили и сколько собирались совершить? Ты же сделал наилучший выбор из всех возможных. А теперь иди. Ты оставил судьбе заложников, и они наверняка будут причастны к твоему решению всех нынешних проблем.

Он перегнулся через брата и открыл ему дверь.

– Выметайся и иди в дом, – повторил он.

На крыльцо вышла Грейс. Она была в зеленом хирургическом костюме, с распущенными по плечам рыжими волосами, лицо ее светилось непередаваемым счастьем, и она приветственно махала рукой, будто встречала подходящий к причалу пароход.

Джим все-таки выбрался из машины и, снова остановившись, взглянул сначала на Ройбена, а потом на мать.

Ройбен несколько секунд сидел, провожая глазами брата, поднимавшегося на крыльцо к матери. Каким стройным и подтянутым он выглядел, как шли ему короткие, всегда тщательно причесанные каштановые волосы и строгий и официальный черный костюм католического священника.

Ройбену очень хотелось тоже пойти туда, посмотреть, как Джим впервые увидит Лоррейн, и Джейми, и Кристину, но он не мог так поступить. Он, как сказал недавно, твердо знал, что это час Джима, и только Джима. И вовсе ни к чему стоять там, как мрачное неотвязное напоминание обо всем, что они с Джимом делят между собой знание, недоступное всему остальному миру.

Он включил зажигание и покатил домой, в Нидек-Пойнт.

Нидек-Пойнт, одиннадцать вечера. В доме тихо, свет погашен. Лаура давно ушла в лес в обществе Беренайси. Феликс и Фил вернулись из лесу рано, и Феликс отправился спать.

Под беззвучным моросящим дождем Ройбен в одиночестве спустился с пригорка. Он направлялся к флигелю, в окне которого слабо светился огонь, надеясь, даже молясь про себя, чтобы отец еще не лег спать, чтобы они могли посидеть и поговорить.

Он испытывал легкий голод, на душе у него было неспокойно, и немного щемило сердце.

Он знал, что в Сан-Франциско все обернулось хорошо. Собственно, он и с самого начала не сомневался в этом. Лоррейн и дети остались у Грейс до конца недели. Грейс не хватало слов для того, чтобы выразить свое счастье. А к вечеру пришли фотографии. Все семейство за ленчем – восторженный отец между своими детьми, счастливая Лоррейн, а рядом веселая и довольная жизнью Селеста. Кристина и улыбающийся до ушей отец у камина. Грейс с внуком и внучкой. И стройный и подтянутый Джейми, позирующий рядом с гордым отцом для обязательной семейной хроники.

Тему перспектив жизни Джима никто не затрагивал. Но Ройбен нисколько не сомневался в том, что Джим ни за что не выпустит из рук доставшееся ему редкостное, бесценное сокровище, которое должно было смягчить все ухабы на предстоящем впереди жизненном пути.

Ройбен же оставался в одиночестве и никак не мог успокоиться.

Подойдя ближе к маленькому коттеджу, он разглядел за окном двоих людей, слабо освещенных огнем камина. Один был его отец – голый и босой, – а вторым – Лиза, одетая в одно из своих излюбленных платьев с кружевами у шеи.

Отец обнимал Лизу и страстно целовал ее; Ройбен никогда прежде не видел, чтобы мужчина с такой страстью целовал женщину. Он стоял, изумленный, отдавая себе отчет в том, нужно уйти или хотя бы отвернуться, но не мог. Каким же здоровым и сильным выглядел его отец и какой податливой и хрупкой казалась рядом с ним фигура Лизы, длинные волосы которой нежными движениями расплетал Фил.