Ты для меня? - Людмила Сладкова

Спокойно! Дыши. Вот так. Глубже. Да твою ж…

Не действовало. В данный конкретный момент, ни черта не помогало, хоть и старательно втягивала воздух, надрывая легкие. Сжала ладони в кулаки, всеми фибрами души мечтая заехать Герману в челюсть. Или, наоборот…в очередной раз наплевав на собственную гордость, крепко прижаться к широкой мужской груди. Делая вид, будто ничего не произошло, найти успокоение в звуке мощных ударов за его ребрами. От противоречий, и множества вариантов, роившихся в подкорке, голова шла кругом.

Разумеется, приличная девушка, после подобного…кхм, пренебрежения, закатила бы небывалую истерику, отвергая нерадивого ухажера. Лера же таковой не являлась. Безумной. Одержимой. Влюбленной. Зависимой. Кем угодно, только не приличной! Так что, все права на грандиозный скандал, вроде как, аннулированы! Мужчины и без нее справлялись.

Зато появилась возможность выдохнуть, и хорошенько все взвесить. Данное решение показалось куда более разумным, нежели демонстративное хлопанье дверьми.

Вновь и вновь прокручивая в памяти брошенную Германом фразу, отыскала в ней двойной смысл. Скрытый. Вопрос напрашивался сам по себе:

Не могу —  значит, ХОЧУ…но, есть препятствия? Или, не могу —  конкретное НЕ ХОЧУ?

Этот момент показался девушке очень важным. До чертиков влюбленное в Давыдова сердце, неоспоримо голосовало за первый вариант, игнорируя все тревожные звоночки.

Определенно, что-то сдерживало его! И никак иначе.

Ведь уже не в первый раз, мужчина пытался поведать ей о чем-то. Только вот…о чем?

Расслабься. —  Сквозь легкий морок сознания прорывался внутренний голос. — Если бы действительно не хотел совместного будущего, стал бы при родителях признаваться в…любви?

Только сейчас, Лера в полной мере и осознала произошедшее.

Шок! Самый настоящий. С разинутым ртом, и выпученными глазами. К такому повороту жизнь ее не готовила. Нечто подобное девушка могла представить…разве что, в лихорадочном бреду. Ноги стали ватными в ту же секунду. Предотвращая собственное падение, мертвой хваткой вцепилась в ближайшего к ней человека. Им оказался Станислав.

— Он…он, сказал, что любит меня? —  Не совсем здоровым, скорее одичалым взглядом таращилась на мужчину, непрестанно дергая за рукав пиджака. —  Серьезно, сказал? Вы это…тоже слышали? Или, только…я?

Мужчина замер на мгновение, наверняка оценивая степень ее адекватности. А после, осторожно заметил:

— Я тебе больше скажу, ЭТО признание наверняка и соседи слышали!

Откуда в ней силы взялись, одному Богу известно, да только Станислава Юрьевича со своего пути, фактически смела. И тут же попала в плен, потемневших до состояния бездонных дыр, глаз Германа. Действуя, точно под гипнозом, медленно приблизилась вплотную к объекту своей грешной страсти. Своей погибели. Удерживая взгляд, нежно приложила ладошку к его щеке, уплывая уже от того, как Давыдов зажмурился. Как тяжело задышал. Словно смаковал момент, пытаясь насладиться обычным касанием.

— Правда, — поинтересовалась в полголоса, — правда…любишь?

Ответом был поцелуй. Столь нежный, что душу наизнанку выворачивало, и на слезу прошибало. Слишком пронзительно. Слишком.

Не так. Что-то не так!

Нутром неладное чувствовала. Инстинкты бунтовали и ревели. Он…будто прощался с ней. В горле стало горько от подступившей желчи.

Нет! Пожалуйста…нет.

Отстранившись, Давыдов наклонился прямо к уху, и прошептал:

— Всегда, мелкая. Всегда!

Чтобы он не имел в виду, ей это совершенно не нравилось. Совершенно!

Почему?

Да потому что, «всегда» — слишком долго, чтобы быть правдой!

Валерия вперилась в него настороженным проникновенным взглядом, желая отыскать в мимике, в жестах хоть какой-то намек на объяснение столь странному поведению. Пусть, совсем мизерный, но все же. Старалась и не моргать вовсе, только бы ничего не пропустить. Один черт… старания пошли прахом. Лицо Германа напоминало сейчас холодную равнодушную маску, вырезанную из мрамора умелой рукой талантливого скульптора. Чужую. Отстраненную. И совершенно ей не знакомую. До боли прикусила губу, опасаясь закричать ненароком.

— Есть разговор, — проинформировал мужчина деловым будничным тоном, каким обычно совещания проводил. И если ранее подобное обращение считалось нормой, теперь же сильно слух резануло. Ощущалось самой настоящей пощечиной. Кожу шеи и лица нещадно жгло. Честное слово! Хоть лед прикладывай.

— Идем!

Давыдов, ничего более не объясняя, мертвой хваткой, совершенно не контролирую свою силу, стиснул ее хрупкое запястье, и поволок к выходу из гостиной. Растерянную. Взволнованную. Полностью дезориентированную.

— Далеко собрался?

Станислав Юрьевич угрожающе преградил им путь.

— Не далеко, —  не менее суровый ответ. —  Но, надолго.

— Только попробуй зашугать мне девочку…

— Эта девочка —  моя! Моя! И все, что посчитаю нужным с ней сделать, я сделаю.

— Ты договоришься, друг мой любезный!

— Отойди!

Герман уже и не говорил вовсе. Откровенно рычал. Рычал, на собственного отца!

Матерь Божья! Он сошел с ума!

— СТАС! —  Не сдержавшись, рявкнула Маргарита Алексеевна, намеренно отрезвляя мужа. —  Дети правы. Им есть, что обсудить! Ты, несомненно, взял на себя лишнего, объявив всему офису об их помолвке, и пригласив организаторов тендера на свадьбу сына! Засим, хватит! Расхлебывать-то придется им. А потому, остановись, дорогой. Перед тобой взрослые люди. Пусть, поговорят. Наедине!

Ой, мамочки! До какой же степени она погрязла в собственных переживаниях, если упустила из вида данный момент? А ведь, Станислав его озвучил. Почти сразу. Но, Лера оказалась столь ошарашена признанием Германа, что все остальное отошло на задний план.

Немыслимо! Всю волю в кулак, а мозг на перезагрузку. Срочно!

Взбодрилась девушка, что называется, мгновенно.

Умом понимала — они с Германом, всему виной. Своим безответственным поведением, пусть и продиктованным обстоятельствами и человеческим фактором, поставили под удар не только свою репутацию, но и честь фирмы. Тендер вообще оказался под угрозой срыва. Станислав Юрьевич разруливал ситуацию, как мог. Его нельзя в этом упрекнуть. Только вот…что теперь им делать?

Давыдов наверняка знал ответ на данный вопрос, потому что в следующий миг, явно устав от «дебатов» с отцом, взвалил опешившею девушку на плечо, и вынес из комнаты.

В этот раз, их пристанищем стала именно Лерина спальня. Аккуратно сгрузив свою ношу прямо в центр мягкой кровати, Герман оставил ее в гордом одиночестве. Лишь бросил напоследок: