Клуб первых жен - Оливия Голдсмит

– Ни за что, – сказала она, ворочаясь в большой пустой кровати. Она никогда не допустит его к себе. Как может она оставаться здесь и в то же время уйти? Неделю за неделей, после того как он уехал в Японию, она прокручивала все это в голове. Нельзя остаться, нельзя уйти.

Она тихо заплакала. Но слезы все еще жгли больной глаз. Ах, если бы только она могла прижаться к кому-нибудь, согреться от теплой спины Бобби, чтобы он ее обнял, успокоил. Ей захотелось оказаться рядом с ним прямо сейчас. Хоть ненадолго. Если бы только она могла достичь оргазма, получить облегчение, она смогла бы уснуть. Ей надо было немного поспать. Медленно она опустила руку между ног и подумала о Бобби. Руки у него были такие огромные, ноги такие длинные. А его член! По телу пробежала легкая дрожь. Было трудно возбуждаться с Джилом после Бобби. Она даже не будет и стараться. «Бобби, – прошептала она, и ее пальцы скользнули во влагу, вызванную его образом. – Ах, Бобби».

Дуарто неожиданно проснулся и, не открывая глаз, понял, что Азы рядом с ним в постели не было. Теперь, когда Дуарто привык к близости с Азой, привык удивительно быстро, казалось, что его разбудило шестое чувство, которое подсказало ему, что он в постели один. Это одиночество было другим. Он чувствовал себя иначе, не так, как в те ночи, когда он спал один после смерти Ричарда. По-другому, потому что последнее время он привык засыпать, каждую ночь чувствуя, что Аза находится рядом.

Между ними не было договора жить вместе, не было уверений в вечной любви. Вообще не было никаких разговоров такого рода. Каждый день они встречались как бы впервые. Дуарто ничего не воспринимал как само собой разумеющееся, ему казалось, что и Аза тоже. Один день увлекал за собой другой день, другое свидание. Это затягивало.

Без какой-либо договоренности Аза проводил все больше времени в квартире Дуарто в конце Пятой авеню, на пересечении с Десятой улицей. Постепенно Дуарто начал освобождать место в шкафу для одежды Азы, потом Аза стал приносить продуты и готовить обед, а затем Дуарто отдал Азе запасные ключи от квартиры. Аза все еще сохранял за собой свою квартиру, но было глупо платить за нее, поскольку он ею больше ни разу не пользовался.

Дуарто посмотрел на потолок, но не смог в темноте разглядеть голубое небо и белые облака, которые он нарисовал там масляной краской. Если Аза был в ванной, то находился там слишком долго. Дуарто сел, охваченный внезапным страхом. Под дверью ванной комнаты света не было.

– Аза! – позвал он. Не получив ответа, Дуарто вскочил с постели и вышел на балкон, выходящий в гостиную в его квартире, расположенной на двух этажах.

– Аза! – крикнул он вновь в темноту.

Дуарто услышал какой-то звук, а затем с трудом разглядел Азу, сидящего на диване. Он смотрел на улицу через огромное окно в два этажа. Его фигура была едва различима в свете уличного фонаря.

– Аза, – сказал Дуарто, спускаясь с лестницы и подходя к нему.

Аза сидел, упираясь локтями в голые колени и закрыв лицо руками. Он плакал. Дуарто подошел к нему и дотронулся до его плеча, но ничего не сказал. Он просто хотел, чтобы Аза знал, что он рядом.

Через некоторое время всхлипывания Азы стали стихать, и он произнес:

– О Боже, Дуарто. Я должен сказать тебе нечто ужасное. Ты будешь меня ненавидеть.

Дуарто почувствовал, что у него задрожали колени, и он сел прямо на пол, боясь, что ноги подведут его. Он не хотел ни о чем спрашивать. Он хотел, чтобы это был сон, но понимал, что это не так. Он страшился услышать то, о чем хотел сказать ему Аза. Он уже знал. После Ричарда, после всех тех мужчин, которых он знал и которые умерли, не было необходимости что-либо говорить.

Дуарто не хотел, чтобы это было выражено словами, словно, будучи произнесенными, они обретали жизнь. Он не смог бы пройти через это вновь. Аза не может этого требовать от него. После той заботы, которую он уделял умирающим, после всех этих потерь зачем еще и эта, сейчас?

Но он также знал, что не может не беспокоиться об этом человеке и не заботиться о нем. Аза очень много значил сейчас в его жизни. Он постарался подавить внезапно охвативший его гнев. «Почему ты не сказал мне об этом раньше? До того, как я полюбил тебя? До того, как я связал себя негласными обязательствами?»

Его передернуло. О Иисус, а если он болен, ведь мы не предохранялись. Он сказал мне, что в течение пяти лет не вступал ни в какие контакты. Боже, Боже, сделай так, чтобы он не был лжецом. Пожалуйста, я буду ухаживать за ним, если он болен. Только сделай так, чтобы он мне не лгал.

– Аза, не думаю, что я могу ненавидеть тебя. Что случилось? Ты мне солгал? Скажи мне, Аза? – Аза покачал головой, но Дуарто настаивал. Он должен был услышать все прямо сейчас. – Скажи мне всю правду, Аза.

Аза сдержал рыдания и сказал шепотом:

– У меня беда, Дуарто. Я продал свою долю Джилу Гриффину. У меня будут неприятности с Комиссией по контролю за инвестициями, они расследуют дело Джила, он обвиняется в спекуляциях на бирже. Они меня тоже возьмут. Я написал статью за деньги. Джил заплатил мне. – Аза вновь заплакал. – Не надо меня ненавидеть, Дуарто, пожалуйста. Дуарто встал, у него от радости закружилась голова.

– Это ты об этом-то плачешь, Аза? Из-за этой комиссии? Аза кивнул.

– Меня могут арестовать.

Дуарто откинул голову назад и завыл, как волк на луну, затем повалился на ковер и начал смеяться. Аза поднял голову, на лице у него отразилось крайнее недоумение.

– Дуарто, ты с ума сошел? Что ты смеешься?

– Ты жив, и я жив, – сказал он, потом подошел к Азе и обнял его. – Я думал, что ты болен, что ты…

– Что? Нет, я не болен. Я абсолютно здоров. Но, Дуарто, неужели ты не понимаешь, насколько это серьезно? Я попал в большую беду.

– Нет, – вскричал Дуарто. – Нет никакой беды. Беда – это когда ты лежишь в больнице и к тебе подключают трубки. Комиссия? Это всего-навсего проблема. Юридическая проблема. Для этого дьявол создал адвокатов. – Он крепко обнял Азу. – А теперь пошли в постель. Все будет хорошо.

– О, Лэрри, – шептала в это время Элиз. Он вновь был в ней, двигаясь очень медленно и проникая в нее все глубже.

Со дня похорон они с Лэрри были неразлучны. Это было чудесно. Он смешил ее, обнимал, когда она плакала, ласкал ее, когда она переставала ласкать его. Сейчас он разбудил ее. Только молодой человек может сделать это. Молодой любящий мужчина. Она чувствовала себя живой, проснувшейся, освеженной. Она чувствовала себя прекрасно в пять часов утра. После соглашения с Брендой она не выпила ни рюмки, хотя раньше ее очень тянуло к этому. Но сейчас работа и любовь сделали ее счастливой. Счастливой и трезвой. Она заглянула ему в лицо, он улыбнулся ей очень нежно, наклонился и стал целовать ее лоб.

– Дорогая, прекрасная Элиз. Я так тебя люблю.

И вновь Элиз почувствовала, что слезы наворачиваются ей на глаза. Лэрри остановился, но теперь он уже знал, что она может плакать от счастья, и не встревожился. Она старалась не расстраиваться, сравнивая цвет своей кожи с его телом, свой опыт, деньги, возраст с его молодостью.