Люся, которая всех бесила - Тата Алатова

глядя на Ветрова, но чувствовала, как его рука каменеет на ее плече.

— И к чему ты ведешь? — сухо спросил он.

— Ни к чему. Просто удивляюсь тому, что и мне нравится жить с тобой. Я бы скорее всего спятила, если бы тебя не было рядом все это время.

Как ни странно, это вовсе не успокоило Ветрова.

— Это же не какой-то синдром, когда невольно привязываешься к человеку, охранявшему тебя долгое время? — подозрительно спросил он.

— Люди называют это благодарностью, — засмеялась Люся. — Пашка, ну что ты такой параноик!

— Это потому, что ты не ярилка, — объяснил он, а Люся от такой наглости подпрыгнула на месте.

— И что это значит? — рассерженной змеюкой прошипела она.

Ветров опять ухмылялся.

Окончательно сбросил напряжение.

Вернулся к своей беспардонной вальяжности.

— С ярилками все просто, — развалившись на стуле, принялся разглагольствовать он, — ты знаешь, чего они хотят. Они знают, чего хочешь ты. Никаких недомолвок.

— Ты понимаешь, что говоришь во множественном числе? — нахмурилась Люся. — Как будто речь идет о каких-то безликих женщинах.

— Ты собираешься выступить за права ярилок?

— Нет, — вспомнив о сестре, решила Люся. — Черт с ними.

Ветров тихо засмеялся.

— Я обещал себе завязать. Ну, с бессмысленным сексом, — шепнул он удивительно интимно, согревая ее ухо кофейным дыханием. — Ты и сам становишься бессмысленным после него. Такой весь удовлетворенный и неудовлетворенный тоже. Вроде как было хорошо, а вроде как через двадцать минут и не помнишь об этом.

— Ну, секс — это же не таблица умножения, чтобы запоминать его, — у Люси выступили мурашки от этого шепота, и сразу же захотелось вернуться в родную постель. С Пашей, разумеется. А разговаривать о ветровском прошлом и всяких ярилках не хотелось совершенно. Но она сидела, пригревшись в его руках, и слушала.

— Наверное, это возраст, — и он снова обдал дыханием ее ухо, а потом — шею. Хорошо, что в пекарне было пусто и никто не смотрел на как, они тут тискаются. — Ты начинаешь искать смысл.

— Смысл в сексе? — о чем они вообще тут говорят. — Паш, ты в целом как? Нормально? Не слишком усложняешь?

— Вот об этом я и говорю, — рассердился он на пустом месте. — Это ты слишком все упрощаешь. Тебе нравится жить со мной — и все. Живи, Пашенька, о чем тут думать.

Люся изумленно отодвинулась, чтобы посмотреть на него.

— А о чем тут думать? — уточнила она непонимающе.

Он закатил глаза.

— О том, как ты ко мне относишься, предположим. Я часто задаю себе этот вопрос.

— Почему ты задаешь его себе? — мурлыкнула Люся. — Задай его мне.

Паша был раздраженным и милым. Странное сочетание, но у него выходило.

Трогательным таким.

Как пятнадцатилетка на первом свидании.

— Хорошо, — обреченно произнес он. — Как ты ко мне относишься, Люся?

— Нормально, — ответила она и расхохоталась, увидев вспышку бешенства в его глазах. Никогда раньше ей не доставляло такого удовольствия доводить живых людей.

Отношения должны быть приятными!

Или полезными!

А не вот эти игрища.

Оглядевшись по сторонам и убедившись, что никто на них не таращится, Люся торопливо поцеловала его.

— Я с тобой, Паш, — сказала она, глядя прямо ему в глаза. — И я никуда не денусь. Не выставлю тебя за порог с чемоданом и не поеду сажать абрикосы. А хочешь, расскажу стыдное? Недавно я слушала, как ты сопишь во сне, и мне было так хорошо.

— Нет, это ненормально, — умиротворенно выдохнул он. — Ты точно чокнутая. Кто радуется чужому сопению?

— Ты никогда не смотришь на меня, когда я сплю?

— Никогда, — заверил он ее почти серьезно. Но уголки губ предательски подрагивали. — Я же совершенно нормальный человек. К тому же ты спишь всегда одинаково — звездой. Руки-ноги раскинуты в разные стороны, а мне приходится ютиться с краю.

— Неправда, — неуверенно возразила Люся.

— Ты даже во сне звезда. Человек, который привык притягивать к себе внимание. Что было сначала: курица или яйцо? Ты стала такой, потому что создала портал? Или ты создала портал, потому что всегда любила быть в центре внимания? Мне нравится твоя самоуверенность, Люсь. Мне нравится твоя готовность к схватке — с кем угодно, когда угодно. И мне даже нравится, что постоянно приходится конкурировать с сюжетами, героями, идеями, расследованиями, которыми забита твоя голова. Это добавляет азарта. Но мне не нравится, что тебе становится плохо из-за меня. И еще как ты все упрощаешь.

— Ничего себе, — пробормотала Люся, изрядно впечатленная этим монологом. Теперь ей тоже надо произнести что-то в таком духе? — Я не упрощаю, Паш, просто не люблю говорить очевидные вещи. Мы вцепились друг в друга, потому что цепляем друг друга. В этом же все дело. Даже в самом начале, когда я все время злилась на тебя. И теперь так же — я реагирую на все, что ты делаешь, остро и сильно. И мне нравится так реагировать. Но дело не только в азарте, хотя да, он точно есть. Еще мне… не знаю, это так банально. Но ты как моя трость, Паш. Я на тебя опираюсь, когда сама не вывожу. Черт, такая пошлость. Почему людям обязательно надо извлекать пользу из ближнего своего?

— Люсь… — он попытался что-то возразить, но она сунула ему в зубы пончик.

— Просто давай жить дальше, — попросила Люся. — А там посмотрим. Вдруг ты найдешь смысл в сексе, а я научусь… не знаю, чему-нибудь. Занимать меньше места на кровати. Попробуем сделать жизнь друг друга лучше, а не хуже.

— Ты самая неромантичная женщина из всех, кого я встречал, — проворчал Ветров, но уже так, для порядка. Он был благодушным и довольным.

— Это потому, — рассудила Люся, — что прежде ты имел дело исключительно с ярилками, а у них сладкая вата вместо мозгов.

На обратной дороге Люся позвонила Николаю Ивановичу Январскому, музейному деду, и предложила ему встретить Новый год с Нинель-звездочкой.

— Ух ты, — воодушевился Николай Иванович. — Но что же ей подарить?

Вот черт!

Еще и подарки!

Несколько недель назад Люся заказала Нине Петровне прекрасный атласный халат, расшитый экзотическими цветами.

Но о Паше она вообще забыла!