Друиды - Морган Лливелин

меня обрадовал. Гобан Саор въехал в лагерь, словно завзятый всадник. За ним неторопливо следовал закрытый фургон.

Я поспешил навстречу.

— Привет тебе, свободный человек! Как ты?

— Ты, наверное, хотел спросить — как дела у нас в поселке? Все в порядке, Айнвар. Твои здоровы, и виноград растет на глазах.

Мы обнялись.

— Брига и Лакуту посылают тебе привет и добрые пожелания, — продолжал Гобан.

— А есть ли новости о...

— Нет, Айнвар, к сожалению, нет. О твоей дочери ничего неизвестно, и Крома Дарала никто не видел.

Я примерно так и думал, но надеялся...

— Ты привез то, что я просил?

Он кивнул головой на фургон.

— Конечно. Все в фургоне. Хотя не возьму в толк, зачем оно тебе понадобилось. Брига расстроилась. Говорит, лучше бы ты попросил привезти ее. Местечко в фургоне нашлось бы.

— С нее станется самой туда залезть. Надеюсь, ты не позволил. — Я с подозрением смотрел на колыхавшийся тент, закрывавший фургон.

— Да, это было не легко. Ты ухитрился жениться на упрямой женщине!

— Раз она хотела поехать с тобой, значит, она меня простила? — спросил я с затаенной надеждой.

— Я бы так не сказал, — Гобан Саор невесело усмехнулся.

Подошли воины посмотреть на Гобана Саора — прямо скажем, посмотреть было на что, все-таки он был мужчиной выдающихся размеров, — впрочем, фургон их тоже заинтересовал. Я тут же приказал одному из карнутов встать на стражу возле фургона и ни в коем случае не допускать к нему любопытных. Затем я отвел мастера в свой шатер.

Той ночью мы ужинали втроем: Рикс, я и Гобан. Мастер с ходу сделал несколько неожиданных и ценных предложений, касающихся обороны лагеря. Рикс восхитился и сказал ему:

— Эх, были бы мы с тобой в Герговии! Тогда уж Цезарю нипочем бы не взять крепость. Ты останешься с нами?

Синие глаза Гобана Саора встретились с моими.

— Да, — твердо сказал он. — Конечно, останусь.

Полдня пути разделяло нашу армию и девять легионов Цезаря, обогащенного запасами разграбленного Аварика. Мы гадали, какой план он примет: будет ли выманивать нас из болот, блокирует ли наш лагерь или и вовсе предпочтет прямое нападение. Гобан Саор на случай неожиданного нападения создал множество хитрых ловушек по всему периметру лагеря, но позиция наша все равно вызывала все больше опасений.

От перехваченного гонца, направлявшегося в лагерь Цезаря, мы узнали, что в землях эдуев вспыхнула распря. Срок пребывания Дивитиака на посту главного магистрата подходил к концу, и на должность претендовали сразу несколько человек. Среди них оказались два честолюбивых князя, каждый из которых прошел обучение у друидов, и имел довольно сторонников. Их конкуренция могла легко перерасти в открытую стычку. Предсказания говорили, что проигравший претендент лишится поддержки галльского союза и перейдет на сторону Цезаря и его союзников эдуев. Старейшины племени просили Цезаря решить проблему и назначить своего человека верховным судьей. В этом случае оставалась надежда избежать внутриплеменных раздоров.

Я подумал и посоветовал Риксу отпустить гонца. Цезарь, получив сообщение, приготовился идти в земли эдуев. Он разделил свои силы, отправив четыре легиона с частью всадников в земли сенонов. Расчет был на то, что сеноны убоятся и прекратят поддерживать Рикса, используя все силы на защиту своих владений. Остальные легионы остались на месте и получили приказ ждать возвращения своего предводителя.

Рикс категорически отказался разделять армию. Сеноны и паризии яростно спорили, настаивая на возвращении домой, но он твердо стоял на своем. Разноплеменную армию галлов удерживала от распада только сила личности Верцингеторикса. Однако недавняя неудача задела его сильнее, чем он старался показать. Я видел это по его глазам, когда ему казалось, что никто не может заметить упадка его духа.

Он позаботился о том, чтобы беженцы из Аварика были накормлены и одеты. К счастью, главный друид Нантуа уцелел. Мы с Ханесом приютили его в нашем шатре. Потеснились, конечно, зато стало теплее.

После потерь, понесенных под Авариком, Рикс, естественно, стремился не только вернуть армии боеспособность, но и укрепить ее.

— Нантуа знают многие в Ордене, — говорил я Риксу, — а значит, знают практически во всех племенах, даже в тех, которые пока не с нами. Надо использовать его влияние, чтобы привлечь на нашу сторону сомневающихся. После Аварика другие племена должны понять, что их ждет. Нужен просто одаренный человек, владеющий даром убеждения, и тогда они придут к нам с оружием в руках.

— И сколько воинов привели к нам твои друзья друиды? — язвительно спросил Рикс.

— Мы сделали, что смогли, — скромно ответил я.

— А надо было сделать больше! — В этом был весь Рикс.

Избегая внимания римских патрулей, Нантуа и я покинули галльский лагерь. Он собирался навестить друидов на юге, а я ехал на север, чтобы воспользоваться своими связями и уговорить через друидов тех, кто еще не присоединился к Верцингеториксу.

А еще мне очень хотелось своими глазами увидеть, что Роща стоит, что Брига и Лакуту в безопасности. Со мной ехали шесть воинов, да и тех Рикс выделил мне с большой неохотой.

Путь наш пролегал по весенней земле. Время от времени я слезал с лошади и шел пешком, чтобы почувствовать гул внутри земли, движение ее глубинных токов. Холодный сильный ветер сдул последние облака, и дни стояли кристальной прозрачности. До Бельтейна оставалось еще две луны. В этот праздник, если бы не война, я намеревался жениться на Лакуту. Интересно, где я буду к этому времени?

Во время войны земля болеет. Ее ранят копыта лошадей, колеса телег, толпы воинов и горящие костры. Рядом с Верцингеториксом я забыл о красоте мирной земли, но теперь, передвигаясь неспешно, смотря по сторонам, я снова помнил о ней. Огибая целую дорогу, протоптанную армией Цезаря на пути из Ценабума в Аварик, мы ехали по тихим лугам, где первые отважные весенние цветы выглядывали из просыпающейся травы. Я миновал заросли орешника. Здесь каждый год брали ветки для плетения корзин и ловушек. А для меня это было еще и средоточием знаний о мире, умением расти, не взирая ни на что. В ольшаннике я задержался, чтобы почтить духов воды, защищавших ольху. Меня окружала природа родной Галлии. Здесь каждая травинка, звенящий ручеек, трепещущий лист накрепко связывали меня с землей. Моя земля! Наша земля!