Место, где зимуют бабочки - Мэри Элис Монро

Марипоса повернулась и бросила на Луз торжественный взгляд. Потом медленно, с чувством и расстановкой, она сделала глубокий вдох и распрямила спину. И странным образом вдруг предстала перед дочерью в совсем ином образе. Куда подевались эмоции, переполнявшие ее минувшей ночью? Уже не слабая, раздавленная жизнью женщина стояла перед Луз, а красавица, чья красота не имеет возраста и поистине бессмертна. В этот миг она слилась с окружающей природой и стала частью ее. Высокие, четко очерченные скулы казались вырезанными из гранита. Волосы – сейчас цвета охры, рассыпавшиеся по плечам, – почти слились с цветом окружающих валунов. А глаза сверкают обсидианом, и за этим блеском скрывается какая-то мистическая тайна. Сейчас Марипоса была похожа на верховную жрицу этого нерукотворного священного храма, стоящую перед лицом первозданного хаоса, который она должна обуздать. Голос ее звенел от волнения, но в нем слышалась всепоглощающая вера в то, что она говорит:

– Вот оно, это священное место, в самом сердце Сьерра-Мадре, Матери всех гор Мексики, куда бабочки-данаиды летят на протяжении тысячелетий, повинуясь лишь зову богов. Именно здесь женщины нашего рода из поколения в поколение возносят хвалу богам, благодаря их за оказанные ими милости. И я прошу свою мать Эсперансу присоединиться к нам сейчас и вознести общую благодарственную молитву.

Марипоса воздела руки в мольбе и вдруг запела. У Луз перехватило дыхание – так чисто звучал ее голос. Она пела песню, которую Луз никогда не слышала. Кажется, она пела на языке пурепеча, звуки переливались один в другой, слоги складывались в слова, смысла которых Луз не понимала. Но язык музыки универсален, и по мелодике она догадалась, что песня – о женщинах. Стоя на краю обрыва, Марипоса вдохновенно пела о любви и долге, о сердечных муках и смирении. О, как сладок был ее голос! Он завораживал и проникал в самое сердце, пробуждая неясные и смутные образы и наполняя душу Луз надеждой на обретение женского счастья. Когда Марипоса закончила петь, Луз поднесла руки к лицу и с удивлением обнаружила, что оно мокро от слез.

Марипоса повернулась к дочери и церемонным жестом взяла ее за руку:

– Дочь моя! Я прошу небеса даровать тебе детей. И силу, чтобы ты могла постоять за них и дать им все необходимое. Чтобы у тебя хватило мудрости всегда советовать им только хорошее. Чтобы в сердце твоем жили любовь и сострадание. Чтобы, когда наступит твой час, ты смогла со спокойной совестью оставить своих близких и дальше жить в мире и радости, а самой перейти в царство духов.

Марипоса снова перевела взгляд на долину и выкрикнула звенящим голосом:

– Вот я стою перед тобою, Всевышний Дух, и раболепно молю лишь об одном. Помоги Луз превратиться из ребенка в женщину. Одари ее дарами жизни и света. Дай ей мудрость, чтобы она слилась с тобой воедино.

С кроткой, почти застенчивой улыбкой Марипоса посмотрела на дочь. Она выполнила свою миссию верховной жрицы, сыграла роль до конца и теперь отпустила руку Луз.

– Я ненадолго оставлю тебя одну, – сказала она. – Я буду недалеко. На другой стороне выступа. А тебе сейчас нужно побыть одной. Бывают такие минуты, когда слова не нужны. Ты должна все прочувствовать и понять сама, без слов. Слушай бабочек.

Марипоса наклонилась, поцеловала Луз в лоб, немного помешкала – и отошла от дочери на другой конец пропасти.

Луз не предполагала, что ей предстоит остаться одной. Она вдохнула в грудь прохладного и влажного воздуха, напитанного запахом хвои. Вспомнила, как пела ее мать и как встрепенулось ее сердце, как откликнулась вся душа, потянулась навстречу матери, почувствовав незримую связь с этой женщиной. Затем взгляд ее уперся в буро-коричневую отвесную стену близлежащей скалы, которая словно игла проколола небо и затерялась высоко в облаках. Гигантские сосны возвышались по склонам, создавая надежное укрытие и защиту для миллионов прилетевших сюда на зимовку бабочек. Луз долгим взглядом смотрела на первозданный лес, застывший в немом покое.

Но вот из-за туч показалось солнце, и в мгновение ока все небо окрасилось в ярко-оранжевый цвет. Тысячи бабочек-данаид как по знаку невидимого дирижера взмыли ввысь, расправив в воздухе яркие крылышки в своем симфоническом танце. Они беспечно порхали в небесной лазури, похожие на полупрозрачные оранжевые блестки. Бабочки были везде. Они кружили над головой, мельтешили перед глазами, танцевали вокруг… Луз почти физически ощущала, как при виде этого зрелища душа ее наполняется счастьем и радостью. В этот момент сердце ее было распахнуто, и она бездумно, в каком-то необъяснимом порыве, широко раскинула руки, готовая обнять весь этот мир, одаривший ее таким удивительным мгновением, и рассмеялась звонким, счастливым смехом. В воздухе стоял негромкий шум от сотен тысяч крылышек, каждый взмах которых создавал легкое дуновение, похожее на теплый летний ветерок. Она чувствовала, как бабочки порхают над ее головой, как нежно касаются крылышками ее лица, как осторожно садятся на ее плечи, и вдруг услышала голос бабушки:

– Танцуй же с нами, милая!

Так вот где нашла пристанище душа Эсперансы Авила! Она же сейчас в этом вот воздухе! Среди этой всей красоты в необъятной небесной сини. У этого танца нет прошлого. У него нет будущего. Только сегодняшняя явь, блистательная, сверкающая, прекрасная. Теперь Луз точно знала, что такое рай и на что он похож.

Марипоса стояла одна на обрыве и отрешенно смотрела на Долину предков. «Я выполнила свой долг», – сообщила она им. Она привела свою дочь к Священному Кругу. А сейчас посылает на крыльях бабочек молитву, адресованную своей матери.

Солнце брызнуло сквозь облака, и в тот же миг все небо вспыхнуло огнем. Марипоса почувствовала, что и в душе ее тоже вспыхнул огонек. Он разгорался все сильнее и сильнее, горяча кровь в жилах. «Кажется, – подумала она удивленно, – я знаю, что это за огонь». Ведь ей знакомо это чувство бурлящей радости! Правда, последний раз она испытала его так давно и уже не думала, что испытает его еще когда-нибудь. Ведь много лет тому назад она сама потушила этот благодатный огонь в своей душе.

Она закрыла глаза, отдаваясь целиком живительному теплу, хлынувшему в ее душу откуда-то изнутри. Слезы потекли по ее щекам. И, как озарение, мелькнула мысль. Все это время она искала и просила прощения у других, но никогда, ни единого раза не удосужилась попросить прощения у себя самой. А ведь без этого невозможно начать строить свою жизнь заново. Слой за слоем она срывала со своей души всю грязь, налипшую на нее за столько лет, она обличала себя, называла свои пороки и тут же прощала себе содеянные грехи.

Марипоса почти физически ощущала, что крепнет, что с каждой минутой делается сильнее. Она открыла глаза и увидела, что голубой небосвод расцветился мириадами оранжевых точек. В шорохе крыльев бабочек-данаид ей вдруг послышался голос матери. Она звала ее. Звала к себе. Ах, как же ей хочется быть сейчас вместе с мамой. Марипоса слегка подалась вперед. Все ведь так просто! Вот сейчас она сделает еще один шаг, расправит свои крылышки и полетит вслед за мамой. И душа ее наконец обретет тот покой, которого она так жаждет.

– Мама! – вторгся голос в ход ее мыслей.