Объяснение социального поведения. Еще раз об основах социальных наук  - Юн Эльстер

Еще один механизм распада конформизма – публикация опросов общественного мнения. До референдума 1972 года о вступлении Норвегии в «Общий рынок» (как это тогда называлось) правительство, основные политические партии и главные газеты единодушно выступали в поддержку этого решения. Хотя, как показал референдум, существовало народное большинство, настроенное против такой инициативы, если бы не опросы, каждый индивидуальный оппонент считал бы себя членом незначительного меньшинства. Без опросов результаты референдума, скорее всего, были бы иными. Некоторые из тех, кто выступал против, воздержались бы от голосования, поскольку исход считался предрешенным. Кроме того, движение, образованное с целью убедить колеблющихся, было бы маленьким и лишенным влияния. В период между введением всеобщего избирательного права и ростом опросов общественного мнения, по всей видимости, существовало обширное поле для плюралистического неведения по политическим вопросам.

Еще одна сказка Ганса Христиана Андерсена «В этом нет никаких сомнений» иллюстрирует, как «одно маленькое перышко может легко вырасти в пять куриц» путем последовательных преувеличений. Насколько мне известно, исследование образования и распространения слухов не сильно продвинулось. Основной вклад в него внесли французские (и некоторые англо-американские) историки, которые пошли по пути, намеченном Жоржем Лефевром в его новаторском исследовании «великого страха» 1789 года. В дополнение к этому они изучали слухи, которые практически все были ложными и относились:

На основании этих исследований, я думаю, можно выявить общие проблемы и, возможно, сделать определенные выводы. Позвольте, однако, начать с эмпирических наблюдений. Во-первых, идея одного пера, превращающегося в пять куриц, не преувеличивает усиливающий эффект слухов. После восстания рабочих в Париже в июне 1848 года два человека, замеченные на обочине сельской дороги, превращались в 10, 300, 600 человек, по мере того как история переходила из уст в уста, пока наконец не появлялся слух о том, что три тысячи «уравнителей», приверженцев имущественного передела (partageux), занимаются мародерством, убийствами и поджогами. Для отражения угрозы было отправлено 30 тысяч солдат. Расследование показало, что один из этих двоих был умалишенным, а второй – отцом, который за ним ухаживал. В тот же самый период крестьянин выдумывал басни, чтобы попугать ребенка; вскоре после этого более тысячи человек взялись за оружие, чтобы сражаться с несуществующими «разбойниками».

Во-вторых, иногда возможно с некоторой точностью определить происхождение, скорость и механизм распространения слухов. «Великий страх» 1789 года возник одновременно, но независимо (скоординированный временем сбора урожая) в семи разных местах, а затем распространился (со средней скоростью четыре километра в час) и охватил бо́льшую часть страны. Слух о вторжении в Германию французских безработных рабочих в 1848 году распространялся с похожей скоростью. В обоих случаях делались оценки, насколько замедлялось распространение слуха при пересечении гористой местности и ночью. Часто действия, к которым побуждала молва, как мы вскоре увидим, сами становились ее возбудителями. Кроме того, слух зачастую распространялся индивидами, искренне или неискренне утверждавшими, что они владеют информацией: официальными лицами, бродягами, странствующими торговцами, солдатами, возвращавшимися с фронта. Слухи также распространяются благодаря звону колоколов, который может быть слышен в соседних деревнях. В более поздние времена важным источником слухов стали газеты и письма. Официальное опровержение слуха лишь подпитывало его.

Лефевр резюмировал часть своего объяснения «великого страха», заметив, что «народ сам себя пугал». Вера одних крестьян в приближение разбойников приводила к мобилизации войск, которых другие крестьяне издалека принимали за разбойников. Когда в деревне били в колокола, отряды, посылавшиеся соседними деревнями, принимали за врагов. В 1848 году предупредительный выстрел пушки в одной французской деревне был истолкован в соседних как шум битвы. Когда в марте 1848 года слухи о грядущем нашествии французских нищих достигли Германии, дорожные рабочие на французской стороне Рейна в спешке стали переправляться через реку, чтобы вернуться домой к семьям. Другие, наблюдая за этим издалека, могли принять их за приближающихся французов.

Во многих случаях содержанием слуха является существование заговора против народа, устроенного правительством или элитой. Естественное событие – плохой урожай, серия пожаров, вспышка холеры – приписывается интенциональной инстанции. (Как отмечалось ранее, люди часто полагали, что элитами движет злонамеренность, а не корысть.) Та же самая ментальная привычка заставляет властей приписывать общий интенциональный источник тому, что на самом деле является слухами, возникшими независимо друг от друга. Из того факта, что похожие слухи одновременно появились в разных частях страны, власти справедливо делали вывод о наличии общей причины. Вместо того чтобы идентифицировать эту причину как единую для всех объективную ситуацию (например, неурожай), власти ошибочно заключали, что это было делом рук интенционального агента. Слухи о заговорах были неотделимы от веры в то, что слухи порождаются заговорами.

Комментируя тенденцию слухов разрастаться, Монтень, возможно, предложил первый анализ микромеханизмов их распространения: