Тот, кто ловит мотыльков - Елена Михалкова

– Это вы о ком?

Ксения стояла рядом и вопросительно смотрела на нее. Маша не заметила, что последние слова произнесла вслух.

– Об Альберте и его жене. Ого! Где ты это нашла?

Девочка держала в руках рваный детский матрас, из которого торчали клочья ваты.

– Где надо, там и нашла!

Они вдвоем бросили матрас поверх Машиной рубашки. Она вскарабкалась наверх, мысленно благодаря Клима, расчистившего оконный проем от осколков. Вокруг закрытой двери расползалась черная рама копоти. На полу валялись опрокинутые стулья.

Маша взяла из ящика свернутый черный проводок. В комнате, несмотря на разбитое окно, стоял запах гари, и она поспешила выбраться наружу.

– Ксения, иди к своим, скажи, что у меня все в порядке.

– Вас там ждут! И Дорада, и Валентин Борисович!

– Я приду попозже.

Добежав до дома, Маша, не переодевшись, поставила телефон Якимовой на зарядку, затаив дыхание, и облегченно выдохнула, когда на панели замигало красным схематичное изображение батарейки. Заряжается!

– Заряжается, слышишь? – сказала она Цыгану.

Пес встретил ее в дверях, скулил и волновался. Подозрительно обнюхав мокрую одежду, которую она сбросила на пол, он чихнул, как кошка, и улегся неподалеку, наблюдая за Машей.

Она волновалась так, как не волновалась даже на пожаре. Переоделась в сухое, постоянно бросая взгляд на индикатор заряда. Выпила горячий чай.

Что сейчас делают Колыванов, Беломестова и все остальные? Они должны были вызвать для Аметистова «скорую».

Телефон заряжался, но очень медленно. Спустя час батарейка показывала всего два процента. Маша больше не могла ждать. Она вытащила штекер зарядки и включила сотовый.

Ничего не произошло. «Аккумулятор сел», – поняла она. Предстояло где-то искать новый аккумулятор для этой модели, ехать, покупать, менять… Сердито прошипев сквозь зубы ругательство, Маша вновь поставила телефон на зарядку и попыталась включить.

Экран замерцал – и вспыхнул.

– Цыган! Кажется, получилось, – сказала Маша, не веря себе.

Только бы он не был запаролен…

Она облегченно выдохнула, увидев, что пароля нет.

Загрузилась фотография. Маринина – та же, что на портрете. «Каждый раз, беря в руки телефон, видеть собственное лицо, – свихнуться можно», – подумала Маша, у которой на заставке стояло зеленеющее дерево во весь экран, такое убедительное, что иногда ей казалось, будто она слышит шелест ветвей. Она открыла папку с видео. Штекер выпал из гнезда, и экран тотчас погас. Маша терпеливо повторила все заново.

Экран. Папка с фотографиями. Последним в этой папке, как она и ожидала, лежало видео.

Маша включила клавишу воспроизведения и замерла.

Они все были здесь. Все, кроме Климушкина, которого Марина не пригласила на день рождения. Изменилось бы что-нибудь, если бы Клим оказался в тот день среди них? Теперь уже не узнать.

– …будете свободны и счастливы! – Пронзительный голос Марины сквозь шум каких-то помех. – Я продаю дом.

– Кому продаешь?

Короткий некрасивый смешок.

– Вы их знаете, уже встречались. Корниловы будут вашими новыми соседями. Прошу любить и жаловать!

Маша, замерев, смотрела за последними минутами жизни этой женщины. Когда Марина подняла стопку, ее охватило почти непреодолимое желание выключить телефон. Не смотреть, не узнавать. У нее тряслись руки, когда она нажала на паузу, и Марина замерла с вытянутой рукой.

Она сейчас увидит убийство.

Марина не смогла отказать себе в последнем капризе. Даже Беломестова, хорошо понявшая ее, недооценила степень ее ненависти и презрения к соседям, ее желания отомстить за вымышленные и непридуманные обиды. Марина хотела насладиться каждой секундой своего праздника. Но охватить взглядом все вытянувшиеся физиономии невозможно, что-нибудь непременно будет упущено, проскользнет мимо фотоальбома памяти, который потом можно было бы перелистывать, заново переживая триумф.

И Марине пришло на ум простое решение.

Она закрепила телефон на полке и включила запись. Ее манера двигаться – «как актриса перед массовкой», сказала Беломестова, – была продиктована очевидным соображением: все гости должны были попасть на камеру. Она одна могла позволить себе стоять спиной; остальных Марина вынудила повернуться к полке лицом, когда они следовали за ней. Не потерять ни крошки от сладкого пирога из их гнева, страха, растерянности, злости!

Марина выгнала бы их. Остановила запись. И пересматривала бы потом, раз за разом, хохоча над этими стариками, глупцами, чокнутыми. Беломестова уловила главное: это был спектакль одного актера. Марина красовалась не только перед ними, но и перед глазком камеры, бесстрастно фиксирующей происходящее.

Но все пошло не так, как задумано.

Телефон работал еще какое-то время, быстро разряжаясь. А затем отключился.

Беломестова не позволила Бутковым растащить Маринины вещи. А Кулибаба, несущая свою вахту, сохранила все в том виде, в каком оно было при жизни Якимовой. Первая Машина догадка при виде телефона оказалась правильной: он был спрятан между балериной и цветком именно затем, чтобы снимать ее – и всех, кто окажется в комнате.

«Мне нужно посмотреть. Я ведь для этого все и затеяла».

Но если бы в эту минуту рядом оказался Сергей, Маша, не задумываясь, вышла бы из комнаты, оставив его наедине с этой записью.

Но не было рядом ни мужа, ни Илюшина. Ей предстояло сделать это самой.

Маша села на лежанку к Цыгану, прижалась к теплому собачьему боку. С псом было как-то спокойнее. Она поморщилась, словно от боли, глубоко вдохнула – и снова включила запись.

Ее поразила точность, с которой Беломестова пересказала все, что произошло в тот день. Из нее вышел бы идеальный свидетель – тот самый, которого не существует, потому что все пересказывают не события, а собственные воспоминания о событиях, искажая их, намеренно или случайно, добавляя красок, меняя реплики и участников.

Но все шло именно так, как рассказывала Полина Ильинична. Она допустила лишь одну неточность. «Да какие вы клоуны, – брезгливо сказала Марина. – Вы опилки. Гнилые опилки».

Маша перестала дышать. Кажется, следующую минуту она не дышала вовсе.

Когда минута прошла, она просмотрела запись еще раз. И еще. Потом встала, взяла свой собственный телефон и сняла на камеру запись с Марининого – не всю, только минуту убийства. Записав, включила замедленное воспроизведение. Ей нужно было удостовериться, что она все разглядела правильно.

Штекер снова выпал из гнезда. Экран погас. Маша включила телефон и на этот раз скопировала запись полностью, в том числе те минуты, которые она еще не видела – суету вокруг мертвого Марининого тела. Когда-то аккумулятор держал заряд на совесть: после того, как все закончилось, он еще два часа снимал пустую комнату, прежде чем разрядился полностью. Маша просмотрела эту часть на ускоренном воспроизведении, внимательно вглядываясь и время от времени возвращаясь, чтобы проверить, не пропустила ли она что-нибудь.