По ту сторону рассвета. Книга первая. Тени сумерек - Берен Белгарион

Под листьями горели разными цветами эльфийские светильники. Это были не настоящие фиалы, которые способны столетиями гореть негасимым огнем — а маленькие шарики из чего-то, похожего на стекло. Днем они вроде как впитывали в себя свет, а ночью начинали гореть, если согреть их в руке, и могли гореть до рассвета, если прежде пролежали весь день на ярком свету. Этим секретом владел только Дом Финарфина. У Лютиэн было несколько таких шариков — подарок лорда Ангрода. Очень удобно, если нельзя разжигать огонь. Жаль только, что со временем шарики умирают и превращаются в холодные мертвые стекляшки.

Все эльфы полукругом сидели под деревом, и отблески ровного золотистого света падали на их лица.

— A laita, Aran Findarato, — Берен преклонил колено. — Верно ли я понял, что ты звал меня?

— О, да, — согласился Финрод. — И рад видеть. Ну так сядем же вместе за праздничный стол, — он улыбнулся, показав рукой перед собой. — Руско, налей господину вина.

Прямо на траве была расстелена скатерть, а на ней — хлеб, мясо, два пузатых дорожных меха с вином… Гили развязал горло одному из них и наполнил протянутый ему Айменелом кубок, уловив запах яблок. Свежее яблочное вино, полученное в этом году, в крепких новых мехах, клейменых значком-корабликом.

Вино из Гаваней…

И слова из песни Король произнес не просто так — дал понять, что они здесь уже не первый день и успели присмотреться и прислушаться.

Гили вдруг заметил среди уже знакомых эльфов новое лицо. Берен тоже.

— За встречу, — сказал он, поднимая кубок. — И я рад видеть вас здесь. Успел соскучиться по вам, эльдар, верите ли… А разве лорд Гвиндор решил к нам присоединиться?

Новый эльф ничего не ответил — молча поднес свой кубок к губам и начал пить. Берену пришлось последовать его примеру.

— И все же, — он, поставив кубок, не желал бросать начатые расспросы. — Мне хотелось бы получить ответ.

— Нет, ernil Берен, — холодно произнес Гвиндор. — Напротив, я послан господином моим Ородретом, чтобы просить короля вернуться.

— В Нарготронде может быть лишь один король, — тихо сказал Финрод. — И этот король — Ородрет.

— Ородрет готов отказаться от короны, — так же тихо сказал Гвиндор. — Он тяготится ею. Он никогда не любил насилия, а феаноринги наглеют все больше. Вернись, король. Без тебя скоро станет совсем худо.

— Разве я отрекся от Нарготронда? — Финрод сверкнул глазами. — Нет, Нарготронд отрекся от меня. Городской совет не пожелал даже выслушать одного из вернейших моих вассалов. Человека, сражавшегося за наши земли даже тогда, когда все мы сложили руки. Если с моей волей не посчитались однажды — как же я смогу быть королем теперь?

— Теперь все изменилось. Тогда мы посчитали твое решение приступом безумия… а сейчас…

— Сейчас до вас дошли слухи, что Фингон и Маэдрос собирают союз, — горько сказал Финрод. — Теперь ваши пограничники увидели, как Бретильские Драконы в течение одной луны уничтожили почти десяток орочьих ватаг. Теперь вы знаете, что хадоринги и эльфы Хитлума приняли план, который вы даже не пожелали. Теперь даже гномы не хотят оставаться в стороне… Так вот, говорю я вам, теперь — поздно. У меня нет больше веры в Нарготронд. Я кую эту цепь, и я не желаю вставлять в нее слабое звено. Если я буду жив, когда все закончится — я вернусь. Но корону от Нарготронда не приму.

— Почему, aran?

— Потому что мои слова не перчатки и не чулки; их нельзя заткнуть за пояс и вывернуть наизнанку. Нарготронд отрекся от моей власти, и я не стану властвовать в Нарготронде. Вы послушали феанорингов — пусть же вам достанет мужества идти за ними.

— Они ведут нас к гибели.

Финрод опустил ресницы. Видно было, что хоть и горько ему, а решения он не изменит.

Гвиндор покосился на Берена. Очень, очень не хотелось ему вести этот разговор при смертном, но Финрод в свою очередь всем своим невозмутимым видом как бы говорил: этот человек со мной в одной лодке, мои дела — его дела. Берен был ему благодарен.

— Скажи, Гвиндор, ты задумывался, отчего когда я решил построить город — столь многие пошли за мной и признали меня своим королем? Отчего они не остались с Финголфином, не ушли с Маэдросом, отчего синдар покинули свои леса и присоединились к нам? Скажи — ты ведь помнишь, как все начиналось.

— Тебя многие любили, — сказал эльф.

— Эта любовь не вдруг проснулась — она была и раньше. Но до какого-то времени никто из вас не говорил мне: пойдем, ты будешь нашим королем.

— Мы начали говорить это, когда почувствовали твою силу.

— А где она пряталась до того? Подумай, Гвиндор, ответь.

Эльф не мог — либо же не хотел ответить.

— Тогда я скажу тебе. — Финрод разломил хлеб. — Каждый из нас выбрал того вождя, который искал наиболее желанного. Маэдрос — мести. Финголфин — мирной жизни. Кирдан — радости дальних странствий. А я искал надежды. Не просто на то, что Моргот будет разбит когда-нибудь — на нечто большее. То, что найдем мы вместе — нолдор, синдар, авари… Люди… Гномы… Все свободные народы Средиземья, сколько нас ни есть.

Я долго ждал вестника этой надежды. И когда он появился, Нарготронд не принял его. Показался ли он вам слишком невзрачным для человека, ради которого расступятся времена? Или вам дикой была мысль о браке смертного и эльфийской девы? Или вас прогневала мысль о Сильмарилле? Нет. Противление, оказанное вами, вовсе не было противлением ненависти. Я не знаю никого из вас, кто презирал бы смертных, вожделел Сильмариллов или особенно любил сыновей Феанора. В другой раз, начни Келегорм такие речи, его бы прогнали в шею. А тогда выслушали более чем благосклонно — почему? Вы испугались, нолдор. Не войны, не осады. Вы испугались выбора. Того, какой огромной будет ошибка, если я все же ошибся.

— А если ты все же ошибся?

— Тогда вместе со мной выпьют чашу те, кто согласился на это добровольно. И больше никто. Мы знаем цену, Гвиндор. Она не станет меньше, раздели ее хоть на двенадцать, хоть на тысячу, хоть на сто тысяч.

— Тогда прощай, король, — Гвиндор коротко коснулся его руки. — Прощай…

Он поднялся, подхватил с земли свою котомку и шагнул за границу света. Лишь единожды зашуршали, смыкаясь, ветки за его спиной. А через несколько мгновений где-то близко раздался удаляющийся мягкий звук — копыта по многолетней подстилке из сухих слежавшихся трав, по палой листве…

— Айменел, сын, налей вина всем нам, — сказал Кальмегил после недолгого молчания. — В конце концов, он принес нам и радостные вести: с нашими близкими в Нарогарде все хорошо.

— Лорд Берен, — улыбаясь, сказал Вилварин. — Одолжит ли твой оруженосец мне лютню на этот вечер?

— Она же твоя, лорд Вилварин! — юноша протянул лютню ему.

— Подарки не возвращают, — сурово прошептал Берен, ткнув Гили локтем в бок.

— И я не лорд, — добавил Вилварин, принимая лютню. Он провел пальцем по струнам и уголок его губ недовольно опустился. Гили покраснел — он знал, что эльфийский слух тоньше человечьего, но все равно ему было стыдно своей грубой настройки — но тут эльф ему подмигнул.