В двух шагах от рая - Михаил Евстафьев

Раньше бы и в голову такое никому бы не пришло – запустить иностранного корреспондента в боевую советскую часть, да не где-нибудь сбоку припека, а на самом кабульском аэродроме, да чтоб он в штабе полка на секретные карты глазел, чтоб новейшую военную технику разглядывал в упор. Да в прежние времена особый отдел бы близко не подпустил такого лазутчика к части. «Все меняется…»

– Так, какие будут вопросы? – пригласил гостя садиться Митрофанов. Корреспонденту еще никто ничего не успел рассказать, а он что-то писал, и не замечал никого. – Что это он? Вы по-русски говорите?

– Нет, он не понимает, – сказал переводчик.

«Полковник Александр Митрофанов. Командир авиаполка. Камуфляжная форма на молнии, под ней – белая майка в синюю полоску. Гладко выбрит,» – пометил Эдвард.

Наконец, он оторвался от блокнота, оглядел кабинет: портрет Ленина на стене, стол, несколько стульев, телефон на столе. «Без роскоши живут советские полковники».

– Какие задачи выполняет ваша часть? – начал Эдвард. Дальше последовали стандартные вопросы: отношение к выводу? не жалеете, что уходите? что будет после того, как советские покинут Афганистан?

– Прямо, как сговорились, – пошутил, расправившись с вопросами, Митрофанов. Отвечал он коротко, но не казенными фразами, не из газет черпал мысли, самостоятельно формулировал, с юмором, оригинально и легко. – На прошлой неделе тоже приезжал иностранный корреспондент. Один в один вопросы задавал, – признался полковник переводчику.

Эдвард нисколько не смутился.

– Господин полковник, вы сами летаете?

– Летаю.

– Часто?

– Приходится.

– Тогда такой вопрос. В прессе, в западной прессе, – поправился Эдвард, – часто сообщали, что русские «стирали с лица земли» целые кишлаки. Это правда?

– Неправда. На войне, если в тебя стреляет из кишлака враг, и сбивает ракетой «ведомого», твоего товарища, в общем, а у меня на глазах такое было, раз… и нет больше экипажа, сбили, горит вертушка… и сесть, спасти не можешь… я хочу сказать, что на войне как на войне… Если по нам из кишлака духи начинают работать, мы не церемонимся с ними.

– Понимаю.

– Знаете Эдвард. Эдвард его зовут? Знаете, я вот как скажу: легче всего написать, что русские летчики разрушают афганские кишлаки. На самом деле мы первыми редко когда стреляем. Право первого выстрела, как на дуэли, обычно достается противнику.

– Вы многих друзей потеряли?

Митрофанов посерьезнел:

– Ты у него спроси, он сам-то в армии служил?

– Говорит, что нет.

– То-то я и вижу.

– Вы не ответили, господин полковник.

– Слишком многих, Эдвард.

– А что сейчас для вас самое главное, в эти последние недели?

– Чтоб больше ни один из моих летчиков не погиб.

– А вы не могли бы назвать общее число потерь части за весь период войны?

– Зачем вам это? – еще больше погрустнел полковник. Воцарилось молчание. – Летчики погибают по-разному. Кто-то в воздухе, а кто-то… Недавно провожали в последний путь боевых друзей. Погибли во время обстрела аэродрома реактивными снарядами. Погибли в своих комнатах…

«Вежливый, скромный, говорит негромко, но четко, умеет, в отличие от остальных русских, искренне улыбаться даже, когда не выпьет водки. Обижается на банальные вопросы. Интеллигентный. Человечный», – успел добавить к записям англичанин. Конечно же, в статье упоминать все эти детали Эдвард не планировал. Ему просто интересно было самому разобраться и понять русских. Ведь он рос под воздействием западной пропаганды, ему, как и миллионам сверстников внушали, что Советы готовятся сбросить атомную бомбу, показывали их ветхих маразматических лидеров, стращали коммунизмом.

– Мне жаль, – англичанин потупил взгляд. – У вас семья есть? – гость понял, что пора сменить тему.

– Есть, – Митрофанов воодушевился. – Жена, сын.

– Часто пишут?

– Часто. Недавно, кстати, «звуковое» письмо получил. Кассету магнитофонную. Знаете, так необычно, сидишь вечером в комнате в Кабуле, и слушаешь голоса родных. Будто они рядом совсем.

– Переживают за вас?

– Конечно! Война заканчивается. Месяц с копейками остался. Как тут не волноваться?!

– Что вы сделаете первым делом, когда вернетесь домой?

– Что сделаю? – Митрофанов посмотрел на переводчика, улыбнулся: – Как ему сказать? Попрошу жену борщ приготовить. Настоящий домашний борщ! А потом выключу телефон и лягу спать. И, надеюсь, дня два подряд не просыпаться.

– Устали?

– Все здесь устали. И солдаты и офицеры. Все хотят домой.

– Спасибо, – гость поблагодарил через переводчика полковника и закрыл блокнот. Митрофанов вздохнул с облегчением.

– Последний вопрос, – вдруг вспомнил Эдвард. – Скоро и ваша часть начнет вывод. Вы полетите последним?

Полковник Митрофанов, как любой летчик, был отчасти суеверным. В приметы искренне верил. И неудивительно. Сложилось так, что пережил Митрофанов на исходе войны серьезные «звоночки». Прямо один за другим следовали они. В сентябре, когда завалили неподалеку от тюрьмы Пули Чархи вертушку, по вертолету Митрофанова был пуск. Каким образом промазали – непонятно. А спустя месяц летели под видом афганцев из Гардеза, полковник шел крайним, и духи из «зеленки» завалили лучшего друга. Ничего не успели предпринять. Первый «звоночек» – не так страшно, у всякого бывает. А после второго начинаешь осторожничать. Начинаешь всерьез переживать. Одно утешение – войне конец, рисковать больше никому не придется.

– Не знаю, как это по-английски звучит, но у нас не принято говорить «последним». Мы обычно говорим лететь «крайним». Так вот, я полечу крайним, когда буду уверен, что все мои благополучно покинули аэродром.

«Сентиментальный полковник. Скромный», – занес вместе с цитатой последние пометки в блокнот Эдвард и встал.

– Сейчас вас проводят в столовую. Попробуете, как у нас кормят. Я, к сожалению, вынужден заняться другими делами, так что, переведите, пожалуйста, обедать буду позже.

– Жаль, – сказал англичанин. И попрощался по-русски, правда с сильным акцентом: – Да-сви-да-ня.

Установленные на бронемашинах звуковещательные станции оглушали площадь музыкой, пытаясь создать у кабульских жителей праздничное настроение. Царандой сдерживал неуправляемую толпу, рвущуюся к советским наливникам с дизельным топливом и грузовикам с мукой. Цены на солярку, некоторые продукты в городе резко повысились перед уходом советских. Особо страдали малоимущие.

Афганцы всех возрастов в залатанных брюках, рваных куртках, толкались, ругались, женщины в голубых и желто-горчичных паранджах орудовали локтями. Давили детей, втаптывали стариков в грязь. Босые, ободранные, голодные, готовые драться, загрызть кого-нибудь, лишь бы наполнить лишнюю канистру, ведро, жестяную банку соляркой, выпросить второй кулечек с мукой.