Узурпатор - Энгус Уэллс

— Я отведу тебя к Государю Хаттиму, — крикнул он и исчез.

— Разумное решение, — усмехнулся Кедрин, проходя в ворота.

Во дворе Кедрина и его спутников уже поджидал отряд галичских воинов. В сопровождении этого эскорта все четверо проследовали в Белый Дворец. Проходя во внутренние ворота, Кедрин оглянулся. Горожане явно увидели стрелков и не решались приближаться; галичане, по-прежнему держа их под прицелом, тоже чувствовали себя не слишком уверенно: силы были неравны.

Во дворце все сомнения разрешились. Многие из галичан помнили Кедрина и кьо еще с битвы у Лозинских ворот. В дверях прихожей столпились слуги и придворные, разглядывая молодую женщину с пшеничными волосами, в лазурном облачении Сестры Кирье, так похожую на супругу Хаттима. Она шествовала рядом со своим мужем по коридорам дворца как истинная королева.

Перед дверью в тронный зал сержант остановился. Он привык следовать долгу. Но Кедрин, похоже, и в самом деле имеет все права на Высокий Престол… Его колебаниям положило конец появление надменного краснощекого толстяка. Волосы южанина были искусно завиты и умащены, в ушах сверкали серьги.

— Господин Селеруна… — начал было сержант, но тут Кедрин шагнул навстречу галичанину:

— Ты меня знаешь, Мейас Селеруна, — сухо проговорил он, — поэтому отойди в сторону.

Не тратя даром слов, он отстранил толстяка и прошел в тронный зал.

— Кедрин?

Хаттим не скрывал удивления. Глядя на узурпатора, Кедрин ощутил отвращение — и печаль. Честолюбие подняло его выше, чем он имел право надеяться, — и это только для того, чтобы он пал ниже, чем вправе пасть человек. Казалось, власть разрушает не только его душу, но и плоть. Разгульная жизнь уже успела оставить на нем отпечаток. На щеках проступил нездоровый румянец, великолепная золотая рубаха выпущена наружу и небрежно стянута поясом, губы кривила презрительная гримаса. Он сидел на троне развалясь, держа в руке кубок и не замечая, как вино льется из него — красное, точно кровь — и медленно растекается по мраморным ступенькам. Слуга торопливо наклонился и принялся вытирать мрамор. Хаттим покосился на него, потом быстро повернулся к женщине в лазурном облачении, которая стояла справа у подлокотника.

Эшривель, сидевшая на троне слева, приподнялась и недоверчиво смотрела на Уинетт, прикрыв ладонью рот.

— Ты меня узнаешь, сестра? — спросила Уинетт.

Эшривель кивнула. Ее рука медленно опустилась, потом начала беспокойно теребить прядь, выбившуюся из прически. Но глаза королевы уже наполняли страх и растерянность, граничащие с паникой.

— Тогда повтори, — приказала Уинетт. — Скажи так, чтобы все это слышали.

— Ты моя сестра, — пролепетала Эшривель и робко взглянула на Хаттима.

Он уже выпрямился, пальцы комкали подол рубахи, глаза сузились.

— Чего ты хочешь? — крикнул он.

Кедрин шагнул на середину зала, Уинетт последовала за ним. Тепшен и Браннок расположились чуть сзади и сбоку, их взоры с обманчивой небрежностью следили за придворными, замершими в молчании.

— По какому праву ты занимаешь трон? — ледяным тоном спросил Кедрин.

— По праву женитьбы, — ответил Хаттим. — И Дарр об этом объявлял.

— Я женат на Уинетт. Она — старшая дочь Дарра.

Он заметил, как у галичанина перехватило дыхание — и поймал взгляд Сестры. На миг ему показалось, что в ее зеленых глазах блеснул кровожадный огонек.

— Уинетт — Сестра Кирье, — произнесла она. — И не может выйти замуж.

— Меня разрешили от обета, — ответила Уинетт. — Я замужем за Кедрином.

— Это слова, — отрезала Сестра. — А доказательства?

Чем дольше Кедрин смотрел на эту молодую женщину, тем сильнее становились неприятные ощущения. По груди разлилось тепло, сменилось покалыванием… Потом вдоль позвоночника пробежал озноб — и все исчезло. Осталось только спокойствие и уверенность — ни гнева, ни страха.

— Доказательство — мое слово чести, — холодно проговорил юноша. — Но если кто-нибудь хочет большего, приведите Сестру Бетани. Мы готовы еще раз повторить обряд.

По залу прокатился ропот. Сердито взмахнув рукой, Хаттим восстановил молчание.

— Старшая Сестра взята под стражу и предстанет перед судом.

Кедрин почувствовал, как в нем неудержимо поднимается ярость. Еще миг — и она выплеснулась наружу.

— Это ты должен предстать перед судом! За то, что незаконно держишь в темнице моих родителей! За убийство короля Дарра! И за святотатство!

Он огляделся. В зале повисла тишина — казалось, сгустился воздух. Кедрин глубоко вздохнул — и крикнул, словно прорезая эту плотную массу:

— Слезай с трона, грязный предатель! Или мне стащить тебя силой?

Лицо Хаттима пошло пятнами, он приоткрыл рот, словно ему не хватало воздуха. Эшривель вскочила и застыла как вкопанная, растерянно озираясь по сторонам. Молчание нарушил вопль Сестры:

— Убейте его!

Уинетт сжала губы и шагнула вперед.

— Кто осмелится напасть на своего законного короля?

Осмелился лишь один.

— За Хаттима! — закричал Мейас Селеруна и побежал вперед, подняв на головой стилет. Кедрин невольно покачал головой. Он не ожидал такой смелости от толстяка, почти не умевшего обращаться с оружием. В следующий миг Тепшен повернулся на пятках, его меч свистнул, вылетая из ножен, и его окровавленное острие вышло из спины галичанина. Селеруна коротко и отчаянно вскрикнул. Кьо освободил клинок, и толстяк рухнул лицом вниз. Острие его стилета прочертило на мраморных плитах короткую линию.

Не опуская меча, кьо медленно повернулся. Браннок с угрожающим видом обнажил саблю. Приближенные Хаттима застыли, охваченные ужасом. Кедрин заметил, что некоторые из них уже держали руки на рукоятях клинков, готовые поддержать Селеруну. Что остановило галичан — хладнокровие, с каким Тепшен разделался с одним из них, или властная уверенность, которая наполняла Кедрина? Думать об этом было некогда. Хаттим вскочил, его глаза расширились от ужаса, он смотрел на Сестру, будто ждал от нее помощи или одобрения.

В этот миг юноша осознал, что талисман у него на груди пульсирует, как живой — и едва осмелился поверить.

— Посланец, — произнес он тихо.

— Да, — подтвердила Уинетт. — Я тоже чувствую.

Тоз неподвижно стоял рядом с Хаттимом. Его замысел был почти осуществлен — и все грозило сорваться в последний миг. Его добыча в ловушке — но Кедрин перехитрил его. Он не стал пробираться тайком, чтобы освободить своих родителей. Это было бы так романтично… и так глупо. Но нет. Он явился, чтобы предъявить право на престол — законное право мужа старшей принцессы. Именно это связывает руки прихлебателям-галичанам. Они были полностью готовы поддержать своего повелителя — но чтили обычаи Королевств. Что возобладает — верность обычаю или долг подданных? Ярость вызывало и едва ощутимое сопротивление захваченного им тела, которое он снова начал ощущать. И страх. Страх перед гневом Эшера, которому не будет предела, если этот замысел вновь рухнет, если победа, которая была так близка, снова ускользнет… Он склонился к Хаттиму и шепнул: