Фурцева - Леонид Млечин

«Фурцева была высокоинтеллигентный человек, — считал Муслим Магомаев. — Незаурядная личность. После нее на этом посту такой личности уже не было. Был еще Демичев — человек мягкий, тонкий. Но ему не хватало ее мужества. Она была лидер. В гневе была страшна, ее побаивались. Но те, кто хорошо ее знал, ее уважали».

Министерству культуры СССР непосредственно подчинялись только Кремлевский дворец съездов, Большой театр, Малый и МХАТ. Остальными театрами ведали республиканские министерства культуры. Но многие проблемы приходилось решать самой Фурцевой. С одной стороны, только она одна, известный в стране человек, способна была помочь. С другой — лишь Екатерина Алексеевна могла справиться со знаменитыми режиссерами и актерами, у которых были поклонники в высшем эшелоне власти. Фурцева должна была удерживать их в рамках генеральной линии. Но не обижать, не доводить дело до скандала. И заботиться о том, чтобы мастера сцены радовали зрителя (иногда этим зрителем был первый человек в стране) новыми успехами. Иногда это оказывалось для нее невыносимо трудно!

Желающих запретить было множество, а брать на себя ответственность и разрешать никто не хотел. Иногда она шла наперекор цензуре, брала ответственность на себя. Но чаще должна была — или хотела — помешать появлению на сцене того, что считалось недозволенным. А не дозволялось очень многое.

Проблема с небольшими театрами, особенно провинциальными, состояла в том, что они были убыточными. Надо было их защищать — чтобы их не закрыли, выбивать в Министерстве финансов дотации. Это, конечно, дело хлопотное. Но большие театры, возглавлявшиеся крупными мастерами, игравшие важную роль в духовной жизни страны, представляли для Фурцевой куда более серьезную проблему.

Что касается репертуара, Министерство культуры составляло рекомендательный список пьес. Министерство имело возможность влиять на репертуар с помощью государственного заказа. Оно покупало у драматургов пьесы, которые соответствовали всем требованиям. Но значительные театры работали с драматургами напрямую. Пьеса писалась специально для определенного театра и режиссера.

На посту министра культуры Фурцева столкнулась с новой проблемой вокруг Александра Твардовского. 23 декабря 1965 года в Московском театре сатиры состоялся первый прогон спектакля по поэме «Теркин на том свете». Поэма была многострадальной. Ее запрещали, потом Хрущев ее лично разрешил. После отставки Никиты Сергеевича сатирическая поэма вновь стала вызывать сомнения у ревнителей идеологической чистоты. Самому Александру Трифоновичу постановка понравилась, он растрогался. На премьеру пришли известные писатели, они хвалили спектакль.

Главный режиссер театра Валентин Плучек впоследствии рассказывал: «Мы все понимали, что „оттепель“ сменяется „похолоданием“, что налицо явные признаки отката к сталинизму, против которого направлены поэма и спектакль. Поэтому попросили пригласить на приемку „кое-кого из друзей театра“. Созваны были и пришли очень многие люди, имевшие тогда авторитет в самых разных областях искусства. Среди них — Шостакович, Симонов, Кукрыниксы… В их присутствии чиновники не посмели закрыть спектакль „сразу“».

Нашлись добровольные помощники. 12 февраля 1966 года руководители министерской газеты «Советская культура» обратились в ЦК с развернутым доносом: «В Московском театре Сатиры выпущен новый спектакль „Теркин на том свете“. Первые просмотры этого спектакля, на которых мы присутствовали, дают основания утверждать, что мы имеем дело с произведением антисоветским и античекистским по своему существу. Мы были поражены тем, как советский театр смог нанести глубочайшее оскорбление гражданским, патриотическим чувствам советских людей…

Удивительно почти полное совпадение авторских выпадов, намеков и полунамеков в адрес органов государственной безопасности, в адрес наших славных чекистов с клеветой, характерной для буржуазной пропаганды…

Считаем, что такому спектаклю не место на советской сцене».

Обращение в высшую партийную инстанцию встретило в аппарате полное понимание.

Твардовский записал в дневнике, что происходило на совещании в ЦК:

«Ответ Демичева на записку о том, когда же наконец будет снят Твардовский с „Нового мира“, и ответ Фурцевой на записку о том, когда же будет снят антисоветский, клеветнический спектакль „Теркин на том свете“. Ни тот, ни другой ответ, как передают, отнюдь не содержал возражения по существу постановки вопросов, но лишь указывал на трудность и деликатность этих акций. Фурцева — та с женским простодушием и доверительностью среди своих: „спустим на тормозах“».

Спектакль по поэме Твардовского, в котором играли Анатолий Папанов и Борис Новиков, шел на сцене всего двадцать один раз. Сама поэма «Теркин на том свете» была негласно запрещена и не переиздавалась до горбачевских времен.

Валентин Плучек: «Несмотря на поистине героическое сопротивление Александра Трифоновича, спектакль был запрещен. Потрясение, которое мы все пережили, невозможно до конца выразить словами, мы были потрясены и как граждане, но, прежде всего, как художники, на глазах у которых изничтожают их любимое произведение…

Наиболее важные „официальные лица“ из числа противников спектакля так и не видели его… Расправа над спектаклем и его авторами производится чужими руками. К этому привлекается пресса, организуются разнообразные комиссии, ревизующие все стороны деятельности театра… Газеты, особенно „Советская культура“, устроили театру настоящую травлю, комиссии и проверки шли одна за другой…

Наконец, в горкоме было созвано целое совещание, посвященное одному только вопросу: работа партийной организации театра… Как-то смягчить ситуацию, защитить театр пытался лишь один человек — тогдашний начальник управления культуры Б. Е. Родионов… Театр уцелел, газетная кампания против него кончилась, комиссий больше не присылали. Я остался главным режиссером, но спектакль сохранить не удалось…»

Но Екатерина Алексеевна не была держимордой. Она действовала в меру своих представлений об искусстве. Помимо партийных установок часто руководствовалась личными симпатиями и антипатиями. Главный режиссер театра «Современник» Олег Николаевич Ефремов к пятидесятилетию Октябрьской революции поставил пьесу Михаила Филипповича Шатрова «Большевики». Цензура ее запретила. Министр культуры взяла на себя смелость разрешить спектакль.

Начальник Главлита Павел Константинович Романов 15 ноября 1967 года пожаловался в ЦК:

«В московском театре „Современник“ 7, 8 и 12 ноября с. г. была показана без оформления в Главном управлении по охране государственных тайн в печати при Совете министров СССР премьера спектакля „Большевики“ (по пьесе М. Шатрова „Тридцатое августа“). Это — совершенно недопустимый и беспрецедентный случай нарушения установленного порядка, в соответствии с которым драматические произведения современных советских авторов могут показываться на сцене лишь после разрешения их текстов к постановке органами Главного управления по охране государственных тайн в печати.

Текст пьесы M. Шатрова „Тридцатое августа“ не был подписан нами для исполнения, так как содержал ряд существенных недостатков идейно-политического характера… Пьеса получила отрицательное заключение Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС…