Мария Башкирцева. Дневник - Мария Башкирцева

30 июня

Вместо того чтобы рисовать, я беру мисс Г., и мы едем на Севрскую улицу и проводим около часу против дома иезуитов. Но уже было девять часов, и мы видели только следы беспорядка.

Я нахожу это рассеяние глупым. Влияние иезуитов значительно увеличится; если ненавидишь их учение, то надо иначе браться за дело… И так трудно взяться за него, что лучше уж не трогать.

Я не так ненавижу иезуитов, как боюсь их, ибо не знаю, что они представляют из себя в действительности. Да разве знает кто-нибудь, что такое они в действительности!

Нет! Но трудно сделать что-нибудь глупее и бесполезнее этого возмущения. Как допустил это Гамбетта? Одну минуту я думала, что он допустил это, чтобы потом победоносно вмешаться в дело.

16 июля

Жулиан находит, что мой рисунок очень, очень хорош, и А.[19] принуждена сказать, что это недурно, потому что Жулиан строже, чем Тони.

Я с ума схожу от похвал Тони.

Завтра мы уезжаем, и я испытываю все мелкие неприятности кануна отъезда, укладки и т. п.

Хорошо, что я уезжаю, а то дело в мастерской пошло бы хуже. Теперь я в ней бесспорный начальник. Я даю советы, я забавляю, моими произведениями восхищаются; я кокетничаю тем, что я добра, мила, предупредительна, заставляю любить себя, сама люблю своих подруг и утешаю их фруктами и мороженым.

Однажды, когда я вышла, все тотчас же начали хвалить меня. Мари Д., рассказывая это, не могла прийти в себя от удивления, а Маделена – вы ведь знаете, как она рисует, – хочет начать писать и стать под мое покровительство для получения советов. Правда, я преподаю прекрасно; я была бы очень довольна, если бы рисовала так же, как преподаю. Вообще всегда бывает так с превосходным профессором. Жулиан очень жалеет, что я не могу продолжать этой головы, которая «годилась бы для выставки»: «Это характерно, естественно, сильно, живо».

У малютки преоригинальная головка: очень большие глаза с огромными ресницами, огромные, немного удивленные брови, вздернутый носик, хорошенький рот, цвет лица очаровательный; она молода, но в ней есть что-то отцветшее, однако это не делает ее несимпатичной. Золотистые волосы, кажется, подкрашены, но прелестно падают в виде львиной гривы, выделяясь на темно-зеленом фоне.

Эдгар Дега. Разговор. 1895

17 июля

Мне хотелось бы ехать в деревню, в настоящую деревню, где нет никого, но и этого мало. Истинным счастьем была бы возможность удаляться время от времени в необитаемую страну, на острова, где растут большие неизвестные деревья, к Полю и Виржинии. Совсем одной встречать восход солнца, наслаждаться ночью в абсолютной тишине. Хочется в дикую страну, где деревья громадны, небо чисто, горы золотятся солнцем… воздух, о котором даже нельзя иметь понятия, воздух, который сам по себе уже есть наслаждение, не похожий на тот смрад, которым дышат здесь… Но для такого существования нужны деньги, а я, в этом полном уединении, не хотела бы видеть даже любимого человека.

Мон-Дор. 20 июля

В четыре часа В. приехал проститься со мною еще раз, и мы уехали.

В понедельник в шесть часов утра приехали в Клермон, в три часа – в Мон-Дор. От Клермона до Мон-Дора шесть часов езды на лошадях, что я, впрочем, предпочитаю железной дороге.

Только сегодня я несколько освоилась, особенно потому, что я нашла интересные вещи для живописи.

21 июля

Начала свое лечение. За мною являются закрытые носилки. Надевается костюм из белой фланели и плащ с капюшоном.

Затем следуют ванна, души, воды, вдыханье. Я подчиняюсь всему; я лечусь в последний раз, и то потому только, что боюсь оглохнуть. Моя глухота стала гораздо меньше, почти совсем прошла.

22 июля

У меня такая же шляпа, как у здешних крестьянок; она мне очень идет: я в ней похожа на головку Грёза. Я телеграфировала, и мне прислали батистовых платьев, а тут вдруг стало холодно. Я начинаю обращать внимание на пейзаж; до сегодняшнего вечера я была раздражена дурной пищей, раздражена, потому что еда – занятие недостойное, от которого нельзя зависеть.

23 июля

Кто возвратит мне мою молодость, растраченную, разбитую, потерянную? Мне еще нет двадцати лет, а между тем недавно я нашла у себя три седых волоса; я горжусь ими, это видимое доказательство, что я не преувеличиваю. Если бы не мое детское лицо, я казалась бы старухой. Разве в мои годы это естественно?

Нет! Знаете ли, такая буря поднимается в глубине души, что лучше покончить со всем этим сразу, сказав себе, что всегда есть возможность разбить голову прежде, чем меня начнут жалеть.

У меня был замечательный голос, это был Божий дар, я его потеряла. Пение для женщины то же, что красноречие для мужчины: это безграничная сила.

Теперь мне лучше на несколько дней, во время которых огорчения будут накопляться, накопляться, накопляться, затем снова взрыв, потом упадок, и так всегда!

31 июля

Вчера начала картину. Это очень простая вещь по обстановке. Двое детей сидят под прекрасными деревьями, стволы которых поросли мхом; вверху картины есть просвет, и через него видна светло-зеленая местность. Мальчик лет десяти сидит en-face с учебной книгой в левой руке, глаза устремлены в пространство. Девочка лет шести одной рукой тянет его за плечо, а в другой – держит грушу. Ее головка в профиль, и видно, что она зовет его. Дети видны только до колен, так как все сделано в натуральную величину.

Перед отъездом из Парижа я читала «Индиану» Жорж Санд. И уверяю вас, что это неинтересно. Прочтя только «Petite Fadette», два или три других романа и «Индиану», быть может, я не должна была бы выводить заключения… Но до сих пор мне не нравится ее талант.

Между тем что-нибудь заставило же ставить ее так высоко… Но мне это не нравится.

Это то же самое, что «Святые девы» Рафаэля; то, что я видела в Лувре, мне не нравится. Я видела Италию прежде, чем могла судить, и после того, как я видела, мне все-таки не нравится. Это ни небесное, ни земное, а как-то условно и картонно.

Думала кататься верхом… но у меня нет никаких желаний, и когда я провожу целый день без работы, то у меня являются страшные угрызения совести. Есть дни, когда я ничего не могу делать; тогда я говорю себе, что если бы я хотела, то могла бы, и тогда начинаются ссоры с самой собой, и все кончается проклятием всему, решением, что не стоит жить, и я начинаю курить и читать романы.

17 августа

Моя картина на открытом воздухе брошена, так как дурная погода. Я делаю другую. Сцена происходит у столяра: налево женщина примеряет мальчику лет десяти костюм enfant de choeur; маленькая девочка, сидя на старом сундуке, изумленно смотрит на брата; в глубине, около печки бабушка, сложив руки и улыбаясь, смотрит на мальчика. Отец, сидя у станка, читает и искоса посматривает на красную одежду и белый стихарь. Фон очень сложный: печка, старые бутылки, инструменты, масса деталей, которые, конечно, можно сделать наскоро.