Империя должна умереть - Михаил Зыгарь

В этом контексте вопросы социал-демократов, конечно, довольно невыигрышны для них самих, но они спрашивают, по какому праву был произведен незаконный обыск в штаб-квартире фракции. На это Столыпин отвечает, что обыск был оправданным – потому как удалось раскрыть крупный заговор, к которому причастны члены Госдумы. Фактически премьер констатирует, что члены думской фракции подозреваются в уголовном преступлении. Почти все формальности, нужные для роспуска Думы, соблюдены.

Министр финансов Коковцов утверждает, что никто из членов правительства, даже Столыпин, не знает, что «дело социалистов» – фальсификация. Якобы это самодеятельность тайной полиции, о которой никто даже и не подозревает.

Угроза роспуска Думы – кошмарный сон для многих депутатов. Главный ее защитник – Петр Струве, который хочет, чтобы Дума превратилась в нормальный орган власти, могла бороться за постепенное реформирование российской политической системы, конструктивно сотрудничала с правительством. Главный лозунг Струве и кадетов: «Берегите Думу». Он все время спорит с правыми, которые говорят, что Дума ведет себя недопустимо и занимается «штурмом власти». «Господа, во имя укрепления русской государственности мы пришли сюда, чтобы вести осаду старого порядка», – доказывает Струве.

Влияние недавнего лидера общественного мнения заметно упало – и не только из-за того, что он стал постоянной мишенью для Троцкого, Ленина и левой печати. На парламентской трибуне этот публицист, так упорно боровшийся за то, чтобы в России явилась возможность высказаться в парламенте, оказался совершенно беспомощен, вспоминает Ариадна Тыркова, возглавляющая во второй Думе пресс-службу кадетов. В марте кадетская фракция поручает ему произнести речь по экономическому вопросу. Он прибегает на трибуну, держа в руках охапку бумаг. Раскладывает свое добро перед собой на пюпитре, несколько раз поправляет всегда сползающее в сторону пенсне, роется в записях. Начинает говорить то слишком тихо, то слишком громко. Бумажки перемешиваются. Он все лихорадочнее перебирает свои записи и, наконец, рассыпает их веером вокруг трибуны. Все бросаются их подбирать. Председатель силится не засмеяться, журналисты и публика хохочут в голос.

С журналистами Струве постоянно ссорится. «Я этого не говорил. Я совсем иначе думал. Эти болваны придали моим словам совсем не то значение. Да как они смели, идиоты?!» – то и дело возмущается он.

Несмотря на имидж «чокнутого профессора», Струве начинает тайные переговоры со Столыпиным – с целью сберечь Думу для дальнейшей работы. Он посещает премьер-министра по ночам, вдвоем с коллегой-депутатом Михаилом Челноковым, свои визиты они называют «научными экспедициями», причем кадеты ведут переговоры втайне от собственной партии, Столыпин тоже пытается скрыть факт общения с либералами, опасаясь нападок со стороны правых. Они несколько месяцев ведут переговоры о том, как сформировать в Думе устойчивое большинство и какие законы оно сможет принять в первую очередь.

Однако в конце мая, уже после начала расследования дела о депутатах-заговорщиках, Дума начинает обсуждать аграрный закон – причем не в столыпинской редакции, а в собственной. Главным докладчиком становится Николай Кутлер, бывший министр в правительстве Витте, после увольнения перешедший в оппозицию в знак протеста против нежелания властей проводить отчуждение земель у помещиков. План кадетов предполагает отчуждение земель, принадлежащих помещикам, церкви и императору и раздачу этой земли крестьянам в долгосрочное пользование. План Столыпина предполагает, что крестьяне могут покупать землю (в том числе в кредит) через крестьянский банк, который формируется за счет части казенной (то есть государственной) земли и земель, уже выкупленных у помещиков. Забирать землю у помещиков Столыпин, конечно, не планирует.

Обсуждение кадетского проекта земельной реформы фактически означает провал затеи Струве найти общий язык с правительством. Именно на этом заседании Столыпин произносит свою знаменитую речь, которая заканчивается так часто цитируемой фразой: «Им нужны великие потрясения, нам нужна великая Россия!».

Спустя несколько дней, 1 июня, Столыпин приезжает в Думу и требует отстранить от заседаний всех членов социал-демократической фракции – 55 человек, причем 16 из них должны быть немедленно взяты под стражу. Он обвиняет их в том, что они создали преступное сообщество для насильственного свержения государственного строя путем народного восстания и создания демократической республики. Члены Думы обсуждают, как быть, и предлагают создать комиссию из 22 человек, которые ответят на запрос правительства.

Той же ночью Струве и еще трое депутатов-кадетов отправляются к Столыпину – с последней попыткой уговорить его не разгонять Думу. Зачем же Столыпин пошел на обострение на фоне улучшавшихся отношений правительства и Думы, спрашивает Струве. Столыпин отвечает, что не видит никакого улучшения – но предлагает компромисс: «Освободите Думу от них [социал-демократов], и вы увидите, как хорошо мы с вами будем работать». Кадеты говорят, что Дума не сможет принять такое требование. Тогда Дума будет распущена, и ответственность за это ляжет на кадетов, отрезает премьер.

Депутаты выходят от премьера в полпервого ночи и идут в находящийся неподалеку от дома Столыпина летний парк аттракционов на Елагином острове: пьют шампанское и думают, есть ли выход из положения.

На следующий день открывается новое заседание Думы, Церетели предлагает немедленно приступить к обсуждению аграрного закона. Председатель возражает, говоря, что его нет в повестке дня. «Когда мы на пороге государственного переворота, то все формальности должны быть отброшены, – возражает Церетели. – Правительство поставило штыки на повестку дня». Впрочем, его предложение отклоняется, Дума идет по повестке дня – и вечером расходится, чтобы уже не собраться. Ночью по всему городу расклеены плакаты с указом о роспуске Думы. Начинаются аресты бывших депутатов, первым арестован Церетели.

А информация о тайных переговорах кадетов со Столыпиным попадает в газеты (правда, пресса узнает имена только двух из четверых ночных гостей премьера: Струве и известного адвоката Василия Маклакова). Вскоре столичная пресса печатает карикатуры на Струве и Маклакова: они стоят, раболепно согнувшись перед Столыпиным, рисунок озаглавлен «Штурм власти». Однопартийцы Струве в ярости – его политическая карьера закончена.

К моменту роспуска Думы, новый избирательный закон уже готов.

Пишет текст все тот же чиновник Крыжановский. Чтобы он раньше времени не утек в прессу, Столыпин даже запрещает закон раздавать министрам – им устно излагают общую концепцию на заседании правительства. Возражений нет.

При подготовке закона было выработано несколько вариантов. Один – более радикальный – был в шутку назван «бесстыжим». Он и понравился императору. «Я за бесстыжий!» – говорит он.

Манифест 3 июня, объявляющий о роспуске Думы и об изменении порядка выборов – настоящий литературный шедевр. Открывается он перечнем преступлений распускаемой Думы: сначала «не оказала нравственного содействия правительству в деле водворения порядка», потом покрывала заговор 55 депутатов. Однако, тем не менее, несмотря на «двукратный неуспех деятельности Государственной думы», император все же верит «в любовь к родине и государственный разум народа». Поэтому считает, что вовсе не народ виноват в том, что он выбирает неправильную Думу, – а несовершенный избирательный закон, из-за которого депутатами становятся люди, «не явившиеся настоящими выразителями нужд и желаний народных». Каким же будет более совершенный закон? «Государственная дума должна быть русской и по духу», – отмечает его автор, чиновник Крыжановский (а вместе с ним император). Это значит, что иные народности «не должны быть вершителями вопросов чисто русских» – в первую очередь это касается Кавказа и Польши, число их представителей в Думе резко сокращено. А в остальных регионах, «где население не достигло достаточного развития гражданственности», выборы вообще отменяются (речь идет, например, о Средней Азии и Якутии).