Поводыри на распутье - Вадим Панов

Долг!

Точно найденное слово размашисто резануло Пэт, заставило вздрогнуть.

Долг!

Урзак говорил, что у Кирилла есть только рабы. Но разве станут невольники с такой яростью защищать злого господина? Рисковать жизнью? Подставляться под удары и ненавидеть тех, кто мешает им исполнить свой долг? По отношению к тому, кого любишь, кому веришь.

И Олово, и дракон готовы были умереть за Кирилла.

А Урзак искал того, кто убьет вместо него.

«А я ударила его в спину!»

«Я ударила в спину отца!»

«Он мой отец?»

Пэт решила пока не думать о словах Урзака, заставила себя не думать. Она ждала, чем закончится отчаянная попытка дракона, и холодела от страха, представляя, что именно из-за нее, из-за ее удара Грязнов потеряет силы и сорвется вниз.

«Ведь он истекает кровью!!»

И радостно закричала, увидев появившегося дракона, а следом – ободранную руку, вцепившуюся в край колодца.

Как он мог ошибиться?

Отвлекся? Проморгал? На мгновение потерял сознание? Или противник оказался слишком быстр?

Слоновски искренне недоумевал. Только что он ловил в перекрестье прицела врага: высокого плечистого мужчину в черном костюме, которого следовало уничтожить любой ценой. И вот перед ним стоит…

– Стреляй, Грег! – заорал Щеглов.

Он что, не видит?

– Стреляй!

– Ты сдурел? Это же шеф!

– Слоновски! – устало приказал вышедший из здания Кауфман. – Ко мне!

– Стреляй, придурок!

– Слоновски, приказываю немедленно арестовать Щеглова! Он предатель.

Кауфман сделал шаг вперед.

– Приказываю…

– Я взорву нас, Грег! Если ты позволишь ему приблизиться – взорву!

– Слоновски!

Урзак старался, очень старался, но он был слишком слаб, чтобы вытащить из головы Грега образы его родных. Чтобы предстать перед ним в облике тех, на кого Слоновски ни за что не нападет. И даже как следует наложить гипноз не смог. Вымотался.

И подвергшийся ментальной атаке Грег не смог забыть слова Мишеньки о грозящей его детям опасности.

И о висящей на спине бомбе.

И надавил на гашетку, расстреливая стоящего перед ним Кауфмана.

– Ты как? – едва слышно спросила Пэт.

– Нормально. – Сидящий на земле Грязнов пошарил вокруг, нащупал четки черного жемчуга и намотал их на левую руку. Затем повернулся и попросил: – Вытащи его.

Девушка закусила губу, подошла к Кириллу, чуть помедлила, но потом уверенно взялась за рукоять кинжала и выдернула клинок из спины.

– Спасибо.

К удивлению Пэт, кровь из раны не пошла.

И она удивилась тому, что опять может удивляться.

Грязнов же, с трудом поднявшись на ноги, подошел к одному из темных углов, наклонился, ухватился за что-то и, пятясь, вытащил из темноты Олово.

Пэт судорожно сглотнула:

– Он жив?

– Пока – да. Но надо торопиться.

Кирилл взвалил слугу на плечи и побрел к выходу.

– Не отставай!

Мишенька деактивировал взрыватель, отстегнул от спины Слоновски бомбу и небрежно бросил ее в салон вертолета. Достал пачку сигарет.

– Ты вроде не куришь, – заметил Грег.

– Сейчас можно. – Пальцы Щеглова слегка дрожали. – Будешь?

– Давай.

Слоновски, успевший снять шлем и перчатки, выглядел комично: из массивного «пингвина» растут кажущиеся такими тоненькими руки, торчит несообразная голова… Вот только смеяться мужчинам не хотелось.

Они закурили и некоторое время молча смотрели на горящее тело.

– Я ведь его пристрелил, – произнес Грег.

– Да, – подтвердил Мишенька. – Ты его пристрелил.

– Я вогнал в него четырнадцать снарядов, – продолжил Слоновски после короткой паузы. – Его должно было разорвать на куски, а он продолжал шевелиться.

Залитое из огнемета тело таяло густым черным дымом.

– Огонь все сделает, – пообещал Мишенька. – Больше эта сволочь не встанет. – Помолчал. – Его здорово измотали внизу. Он устал. И огонь все сделает. Конец.

И развернулся к открывшейся двери.

Первой появилась девушка в грязном бальном платье.

«Патриция Грязнова», – машинально отметил Грег. И тут же сообразил: «Петра Кронцл!!»

Девушка остановилась, придерживая дверь, и на улицу вышел Кирилл, неся на плечах слугу.

«Все семейство в сборе».

– В «Пирамидом»! – отрывисто приказал антиквар. – Очень быстро!

– Конечно, господин Грязнов!

Мишенька бросился к вертолету, а Грег поймал себя на мысли, что ничуть не удивлен таким поведением дознавателя.

Ну вот ни капельки не удивлен.

Его последним заданием на тот день было отвезти домой Патрицию. Почему он? Почему только ее? Слоновски не задавал вопросов, знал, что скоро ему все объяснят. Пришел в комнату, в которой, завернувшись в одеяло, сидела девушка, велел спуститься в гараж.

А сам задержался.

Кое-что Грег желал узнать немедленно.

Он отыскал Щеглова и коротко спросил:

– Ты бы взорвал?

В ответе не сомневался.

– Да.

А потому ударил Мишеньку еще до того, как тот закрыл рот. Ударил не очень сильно, но чувствительно. Ударил не потому, что хотел завязать драку, а потому что должен был ударить. Потому что сам хотел решать, когда, как и за что умереть.

Щеглов все понял. Потер скулу, на которой стремительно набухал синяк, и усмехнулся:

– Любой ценой, Грег, любой ценой.

Впервые Олово пришел в себя в вертолете. Раскрыл невидящие глаза, простонал что-то и вновь провалился в забытье.

Когда очнулся в следующий раз, то понял, что лежит на диване. Не на больничной койке в палате, а на обычном кожаном диване. Лежит, пачкая кровью дорогую обивку. Неподалеку, как раз в поле зрения Олово, находилось большое, в человеческий рост, зеркало в старинной бронзовой раме, возле которого стоял Кауфман.

Увидев, что раненый пришел в себя, Максимилиан усмехнулся и направился к дивану.

В голове Олово было ясно-ясно. И каждая деталька: пуговица на рубашке Кауфмана, бронзовые завитушки рамы, решетка вентиляции, горящие на настенном мониторе диоды, каждая мелочь – отчетливо. Олово понял, что умирает.