Собрание сочинений в десяти томах. Том 1 - Юзеф Игнаций Крашевский

закричал сверху:

— Иди сюда, старик!

Слепец остановился, медленно поднял голову и белые глаза в красных ободках век.

— Поди сюда, старик, иди отдохни! — повторил Смерд. — Переломим с тобой лепёшку да послушаем песню.

Певец снова пробежал пальцами по струнам, но песня оборвалась. Он стоял в раздумье, потом палкой сделал знак поводырю и стал взбираться наверх.

— Куда идёшь, старик? — спросил его Смерд.

— Сам не знаю! — отвечал слепой. — Хожу с песнями по свету, от хаты к хате.

Он принялся ощупывать палкой место, на котором стоял, и осторожно опустился наземь. Положив гусли на колени, старик задумался. Повременив немного, тихо и невнятно, как бы про себя, старик запел, запел так, словно вся жизнь его воплощалась в песнях и они переполняли его грудь, словно песнями он дышал и без них не мог жить.

Все примолкли. Один из дружинников достал из мешка лепёшку и сунул её в руку старику, тот медленно принялся жевать. Мальчик-поводырь пошёл с ковшом на реку за водой.

Самбор подсел к слепцу.

— Старый Слован, — сказал он, — ночевать попроситесь в Вишеву избу, там вас с радостью примут.

— Ночевать? В Вишевой избе? Не по моим это ногам, — ответил слепой, — ноги у меня старые и сбитые. Насилу их таскаю… Ползу, как улитка… Чуть пройду немного, они уж заставляют сесть да отдохнуть. А до старого Виша далеко… ох, далеко…

— Но ведь вы туда пойдёте, — продолжал своё Самбор. — Как остановитесь у ворот, скажите, что шлёт им поклон тот, кто сегодня с ними простился.

— Так вы из Вишева дома? — спросил старик. — А кто же ещё тут с вами? И много, я слышу, народу? Хоть и не видят мои глаза…

— Княжьи люди… вот кто! — неожиданно вмешался Смерд. — В городище едем, в башню. И этот с нами. А вы бывали там?

— Встарь… встарь! — ответил слепой. — Теперь мне незачем туда ходить… Там мечи поют да железо играет… Песни слушать им недосуг.

Он вздохнул.

— А на что князю песни? — воскликнул Смерд. — Это бабье дело.

— А война… война, — словно разговаривая с собой, бормотал Слован, — война — дело диких зверей. Покуда чужой дух не повеял среди полян, отцы пахали землю, пели песни и в покое и мире славили богов, а в оружии не нуждались — разве что на зверя…

Смерд засмеялся.

— Э-эх! — вскричал он. — Не те сейчас времена…

— Не те благословенные времена, — подхватил слепец, — не те времена, когда гуслей у нас было больше, чем железа, а песен больше, чем слез. Нынче слепой гусляр поёт лесам, оттого что некому его слушать. Так пусть запомнят леса, как жили те, что спят теперь в каменных могилах. А как помрут старики, сыны не узнают о деяниях своих отцов: могилы умолкнут. Старый мир канет во мрак.

Речь его была медлительна, слова сами переходили в песнь, и старик не заметил, как запел. Руки, отбросив хлеб, забегали по струнам, а струны, жалуясь, застенали.

— Я, быть может, уже последний певец, — сказал Слован, — в отрочестве мне — выкололи глаза, чтобы душа моя смотрела в иной мир. Я исходил все земли, но не видел ни одной. От бурного Дуная до Белого моря и от вершин Хорватских гор до лесов на Лабе. Не глаза, ноги несли меня, не разбирая пути, куда судьба вела и где собирались толпы людей. Я садился наземь, меня обступали кольцом, женщины хлопали в ладоши, старики оплакивали отцов. А я шёл от урочища к урочищу, от кургана к кургану, от источника к источнику… далеко-далеко, на край света, где уже не слышно нашей речи.

Он умолк. Смерд наполовину слушал, наполовину дремал. Когда старик остановился, Смерд оглянулся:

— Пой дальше, певец!

— О чем же вам петь? — пробормотал слепец, как будто раздумывая вслух. — Вам иные песни нужны, старых вам не понять. О чем же петь? О пращурах с Дуная, о прапращурах с востока или о братьях с Лабы и Днепра? Вы их не знаете. О белых и чёрных богах[62], о Вишну[63] и Самовиле[64]?

Голос его понизился, голова тряслась…

— Прежде не так бывало! Певца встречали толпы, старики вели его к священному дубу или к священному источнику, на вечевое городище или могильные жальники[65].

Старики и молодёжь становились в круг, слушали. Перед слепым ставили мёд и пиво, возлагали венки ему на чело. В городище князь сажал его на почётное место — покрытую ковром лавку; нынче мы, голодные и холодные, поем на выгоне пастухам…

— Пой же, старик, пой! — требовал Смерд.

— Пой нам! — повторили за ним и другие. Слован ударил по струнам.

— Гей, гей! Послушайте старую дунайскую песню. Вокруг стало тихо, слепой затянул слабым голосом:

За семь рек с реки Дуная

Прилетела эта песня.

В страхе ждёт король дунайский:

Рать собрав, идёт к ним Читай.

Мало там земли народу,

Пашен сёлам, пастбищ коням;

И взывает Читай к богу:

«Гибнут люди, дай им землю!»

Сжалился бог Вишну, молвит:

«На Дунай иди с народом,

В степь широкую, раздолье.

Ну, а ты, король дунайский,

Не противься же Читаю».

Мечется король, горюет:

«Читай завоюет землю.

Королевством завладеет!

Миром встретить иль войною?

Иль готовить войско к бою?»

Кличет деву: «Молви, дева».

Говорит ему Камьяна:

«На Дунай иди с войсками.

Не поборет он народ твой».

Читай чернью верховодит,

Всех сзывает, где проходит,

Рать сбирает. Девки плачут,

Читай молвит: «Слез не лейте.

Я веду вас в край зелёный,

Дикие живут там люди,

Что не пашут и не сеют…

Будем их учить и править…»

Слезы высохли у девок…

Все пошли… Дунай белеет…

Лёд ломается и тает…

Войско берег охраняет,

С ним король… Как перебраться?

Как сломить такую силу?

Читай думает и молвит:

«На колени, все молитесь

Богу древнему Коляде,

Самовиле — богу ветров.

Пусть поводья пустит ветрам,

Белым льдом Дунай покроет,

Перейдём его по суху».

Все упали пред Колядой,

Жарко молят Самовилу.

Ветер дунул, встали воды,

И прошли войска по суху.

Деве внял король дунайский:

Рать собрал, и на Дунае

Он раскинул грозный лагерь…

Самовила ветром хлещет,

На Дунай морозом веет,

Зноем вражью рать сжигая.

Вот Дунай