Мир пауков. Маг. Страна призраков - Колин Генри Уилсон

Что же в таком случае произошло? Видимо, оно облекло собою спальный мешок, так как он весь в белой парше. К счастью, голова у Найла на тот момент находилась в водонепроницаемом кармане, предназначенном для подушки. Слизень и тогда мог накрыть ему лицо и удушить, но воздержался, чтобы невзначай не вспугнуть до времени жертву: а вдруг вырвется? Он, судя по всему, решил оттащить добычу к озеру и втихую утопить, а потом уже съесть.

А почему Найл не почуял опасности и спокойно завалился спать? Неужели то существо владело некоего рода гипнозом, притупляющим у жертвы бдительность?

И тут до Найла с внезапной ясностью дошло: этот гигантский слизень и был источником загрязнения священного озера. Как все живое, слизь на протяжении своего жизненного цикла сбрасывала миллиарды клеток. Но в отличие, скажем, от сброшенных клеток кожи человека, которые уже мертвы, клетки этого бесхитростного организма оставались живы. Это существо избавлялось от них по той лишь причине, что жизненной энергии у него не хватало на содержание большего количества клеток – иначе оно постепенно разрослось бы на все озеро.

Задумчиво стоя на берегу, Найл ломал голову еще над одним вопросом. Почему это существо вдруг взяло и рассосалось? В тот момент он считал, что это был своего рода способ исчезнуть, уйти от навязанного господства чужой воли; что-то вроде самоубийства. Хотя какое самоубийство может быть у слизня, и не слизня даже, а создания еще более примитивного?

Следовательно, тварь прикончила не его, Найла, воля, а чья-то еще. Но чья? И зачем?

По-прежнему занимаемый этим вопросом, он направил стопы на северо-запад. Когда Асмак устраивал для него умозрительную «рекогносцировку на местности» между городом пауков и Серыми горами, Найл тщательно запомнил маршрут, а позднее еще и усилил память посредством медальона. Так что теперь он хотя бы четко представлял, в каком направлении двигаться.

За долиной зеленого озера потянулись ухабистые и на редкость невзрачные пустоши. Сама земля была словно сплошная полоса препятствий, где Найл то и дело запинался о травянистые кочки, кривые коренья и торчащие из дернины камни. В небе кружила пара-тройка воронов. Элементалами здесь и не пахло. Даже какого-нибудь угрюмого нелюдима вроде того, что вскинулся на Найла, когда он подумал разбить возле его камня бивуак, и то не попадалось. Оттого, наверное, и места здесь такие неприглядные, и растительность неухоженная.

Непривычно теплое для октября солнце пригревало голову и плечи. Через час нелегкого пути по унылой местности так отяжелели ноги, что захотелось сделать привал. Но земля была или чересчур сырая, или очень уж неровная. Наконец нашелся подходящий камень – плоский, примерно метр в поперечнике, – на который Найл с облегчением опустился. Камень при этом чуть накренился, и из-под него выскочил какой-то мелкий грызун. Он юркнул было под защиту колючего куста, но тут сверху камнем прянул ворон (Найл аж вздрогнул) и, прикончив бедолагу одним ударом клюва, мгновенно ретировался вместе с добычей.

Найл достал из сумы сверток с едой и взялся за сушеные коржи. Пока он перекусывал, в десятке шагов от него на изогнутое деревце спланировал ворон – крупный, от головы до хвоста около метра. Поводя опасного вида клювом цвета слоновой кости, он сидел и поглядывал с нескрываемым любопытством.

Найл отлил из фляжки воды, и его охватила желанная расслабленность. Воронов такой величины он нередко видел в пустыне. Восхищала их острота зрения: запросто различали с высоты в четверть мили шуструю землеройку. Найл от нечего делать попробовал применить к ворону «боковое вглядывание»; интересно, выявит ли двойное зрение что-нибудь за рамками физической реальности.

Двойное зрение как бы создавало вторую пару глаз, являющих на свет не столько внешнее обличье, сколько внутреннюю суть вещей: не случайно хамелеоны, владеющие этим зрением в совершенстве, могли видеть элементалов. В данном случае Найлу открывалось лишь то, что птица эта – типичный падальщик, безостановочно высматривающий себе любое пропитание. Хотя, поднаторев в контакте с умами хамелеонов, Найл мог сейчас и себя видеть глазами этой птицы: эдакое странное двуногое существо со съедобной ношей на горбу, которое кормится почему-то сидя, даром что делать это стоя куда как сподручнее. Сейчас птицу в основном занимало, не оставит ли он после себя какую-нибудь еду. Кстати, если б не этот взгляд на себя глазами ворона, Найл упустил бы из виду, что сума опрокинулась, а фляжка с медом откатилась в сторону.

В эдакой глухомани даже такая компания была в радость, и Найл вслух произнес:

– Эх, мне бы летать, как ты.

Слыша собственные слова, Найл одновременно их осмысливал. Он опять перенесся и взглянул на себя глазами птицы. Это давалось не без усилия, к тому же удерживаться в постороннем разуме получалось считаные секунды, при этом как будто раздваиваясь. К слову сказать, подобное можно было проделывать только сидя, иначе голова попросту шла кругом.

Хотя, если «перемещение» удавалось, получалось крайне интересно. Например, себя он видел на порядок отчетливей, чем если бы смотрел человеческими глазами. На свое зрение Найл никогда не жаловался. Но ему и в голову не приходило, насколько убог человеческий глаз в сравнении со зраком ворона – близорукий, да и только.

Однако эта игра в гляделки ворону вскоре наскучила: расправив крылья, он взлетел. Найлу стоило изрядного усилия удержаться в рассудке ворона – но это все-таки удалось, и вот Найл уже смотрит на себя с верхушки дерева в сотне метров отсюда.

Это необычное ощущение увлекало; он теперь даже не чувствовал усталости. Подобная «отлучка» из тела перезаряжала его энергией. Теперь ясно: усталость у людей во многом объясняется тем, что их видение мира ограничено лишь парой собственных подслеповатых глаз.

Сообразив, что ворон теперь не сдвинется с места, пока двуногий не уйдет, дав ему возможность поискать остатки съестного, Найл положил на камень кусок коржа, а сам, взвалив на плечи суму, пошел в сторону ближнего разлапистого куста. Применять в пути двойное зрение он не рисковал: можно запнуться и упасть. Укрывшись за кустом, пронаблюдал, как ворон, спикировав на камень, вмиг управился с оставленным куском, после чего некоторое время разглядывал землю в поисках крошек. Наконец, убедившись, что ничего больше не осталось, он возвратился на дерево. Найл же, не найдя, где еще присесть, пошел обратно к камню. Спустя минуту он вновь рассматривал себя через глаза ворона.

Теперь он пытался внушить птице, что пора трогаться в путь. Ворон внушению не поддавался, надеясь, что двуногий будет опять кормиться. Минут через десять ему все это надоело, и он взмыл в воздух. Терпеливо ждавший Найл вдруг увидел, как земля резко уходит из-под ног. Ощущение было таким достоверным, что он невольно дотронулся руками до камня – убедиться, что по-прежнему сидит на месте.

Чувство полета было Найлу уже знакомо благодаря Асмаку, начальнику воздушного наблюдения. На этот раз все обстояло совершенно иначе. У ворона зрение было несравненно сильней, чем у Асмака, а потому все представало гораздо четче и достоверней. С трехсотметровой высоты зеленое озеро казалось на удивление близким (а ведь до него миль десять, не меньше); различались даже шпили города пауков к югу. На востоке высилась священная гора, а земли хамелеонов и с высоты смотрелись куда более зелеными и привлекательными, чем унылая пустошь внизу.