Графиня фон Мален - Борис Вячеславович Конофальский

не ошибиться, тебе надобно в трех местах к утру ближе разжечь костры.

– Где прикажете разжечь? – спрашивал сержант.

– Один прямо здесь, на этом берегу. Другой – ниже по реке, прямо напротив пирсов Милликона, а третий – на восточной оконечности острова, чтобы мы в темноте на остров не наскочили.

– Думаете идти на лагерь с двух направлений? – удивился Дорфус.

– А что? Нехороша мысль? – спросил кавалер. – Почему не атаковать его с разных сторон, вы же говорите, что лагерь не защищен ни с одной из сторон.

– Не знаю даже… Сил у нас мало будет. Бить придется одним полком, может, лучше собрать все силы в кулак и смять их с одного направления?

Другие офицеры слушали их молча.

– Может, может, – как будто соглашался с капитаном генерал. Но далеко не первый раз Волков собирался воевать с горцами. – И все-таки ударим с двух. Не дай бог, успеют проснуться, не дай бог, построятся. Тогда их только ударом с тыла и можно будет взять. – Больше с генералом никто не спорил, и он резюмировал: – Значит, так, господа, как только я с Брюнхвальдом и Рохой выхожу на тот берег, сразу освободившиеся баржи посылаю за вами, грузитесь без суеты, но и без промедления, к вечеру завтрашнего дня будьте готовы.

– Места для погрузки тут не много, – заметил Кленк, – три или четыре баржи станут только, кому грузиться первому? Кому готовиться вперед?

Вопрос был правильным. Но Волков даже не знал, как на него ответить. Он не мог сейчас сказать, кто ему потребуется на том берегу раньше: ландскнехты для взятия лагеря, если враг упрется, или кавалерия, чтобы громить отступающего противника.

– Я вам сообщу, господа, – после некоторого раздумья отвечал он.

К вечеру того же дня он был у амбаров и переправился в Лейдениц. И что же? Всего восемь барж, с подошедшей, а этого мало. Раздраженный и уже ни от кого не скрываясь, Волков поехал к Гевельдасу. А тот, прижимая руки к груди, говорил:

– Господин, хоть казните, хоть помилуйте, но барж нет, только те, что уже зафрахтованы. Других вовсе не найти. Ни одной лишней не пришло сюда за последние два дня.

Ну и что с ним сделать? Не казнить же, в самом деле.

– Верни мне оставшиеся у тебя деньги, – зло сказал кавалер.

– Да-да, конечно, – засуетился купец, полез в сундук. – Я все вам записал, все вот тут. – Он протягивал мешок с деньгами и бумагу. – Долги купцам раздал и обед им устроил. Очень-очень им понравилось, они с женами приходили, за вас выпивали. Говорили, что если еще что-то надобно будет, так они со всем почтением…

«Сволочи торгаши… Выли, скулили, проклятьями сыпали, а как деньги получили, так разве что не лучшие друзья…»

– Я у тебя лягу, не хочу, чтобы в постоялых дворах меня видели. – Он вспомнил, что только немного перекусил хлебом, даже не вылезая из седла. – И поесть дай мне да моим людям тоже.

– Всем вашим людям дать еды? – испуганно спросил купец, вспоминая, что людей у кавалера целый отряд.

– Да. Что, боишься разориться? – Волков усмехнулся. – А представь, купец, что мне их каждый день кормить.

– У меня просто нет столько еды дома. Надобно купить, а где сейчас купишь – ночь на дворе. Разве что в трактире…

– Так купи. Не мог лодок найти, сколько нужно, так хоть еду отыщи.

…Последний день перед началом дела – он всегда самый тяжелый. Если нет у человека дел, которые его отвлекут, так его будут тревожные мысли изводить. Все ли он сделал правильно, все ли предусмотрел. И главный вопрос, что мучает всякого, кто ремеслом воинским живет: вернусь или нет, а если вернусь, не хворый ли, не увечный ли? У него, конечно, была Агнес, и она ему все наперед говорила, но… Он не верил ей до конца. Какая бы она ни была видящая и знающая, все равно не верил. Генерал и раньше, в молодости своей солдатской, ходил к гадалкам, как и все его суеверные товарищи, и заговоренные предметы с собой носил в молодости. Но прекрасно понимал, что и предсказатели ничего толком предсказать не могут, а амулеты не защитят тебя от копья жандарма или от сильного удара клевца по шлему.

Сидеть в доме купца до вечера, до прихода Брюнхвальда и Рохи, и думать о всяком этаком Волков не мог, это было выше его сил. Поэтому кавалер, взяв с собой несколько человек, поехал на пристань. Чего ему бояться? Что купчишка какой увидит его, сообщит о том завтра в кантоне кому-нибудь? Так горцы о его приезде уже знают, а войска с ним нет, значит, им и волноваться не о чем. Если, конечно, не прознают они, что кавалерийский полк и баталия ландскнехтов выдвинулись уже к их стороне.

А на пирсах как раз встала на выгрузку новая еще большая баржа. Под рогожами горы разных тюков. Товары, кажется, из Нижних земель. На барже заправляет всем молодой здоровый детина, стоит на корме, на всех покрикивает. Волков пошел к нему.

– Ты хозяин?

– Я, что надобно вам? – спрашивал детина так, что сразу видно – знает себе цену.

– Нанять тебя хочу. На неделю. Плачу вперед.

Он еще договорить не успел, а хозяин баржи закричал:

– Нет! – и для верности головой потряс.

– Отчего же нет? – Волков посмотрел на него пристально.

– Дела у меня, уже есть заказ, – отрезал детина.

– Две цены даю, – не отступал генерал.

– Говорю же, нет, – отвечал хозяин и тоном говорит таким, что тверже, чем железо.

– Давал тебе две цены, так теперь за одну поплывешь со мной. – Кавалер сделал знак рукой.

Тут же Максимилиан что-то прошептал Людвигу фон Каренбургу и Рудольфу Хенрику, и оба молодых господина, расталкивая грузчиков, что несли с баржи тюки, забрались на баржу, ловкие, быстрые, подошли к лодочнику, держа руки на эфесах мечей.

– Это что? – восклицает тот.

– Сказал я тебе, что нанимаю тебя, просил по-хорошему, две цены давал. А ты только дерзил мне и упорствовал в глупости своей.

– Да разве ж так можно? – восклицал изумленный детина, глядя на стоящих рядом с ним молодых господ неопрятного, угрожающего вида, которые еще и руки свои держали на железе. – Это беззаконие!

Тут Волков даже смеяться стал.

– Беззаконие? Дурак, в этих местах закон – это я.

– Я жаловаться буду! – продолжал дурень.

А генерал еще сильнее засмеялся.

– Жаловаться? Кому? Кому ты, дурак, жаловаться будешь? Может, архиепископу Ланна? Или курфюрсту Ребенрее? Или, может быть, консулам кантонов пожалуешься? Может, горцы тебя послушают?

– А, – понял детина, – знаю я,