Памятное. Новые горизонты. Книга 1 - Андрей Громыко

Некоторые буржуазные деятели в попытке подвести теоретическую основу под политику гонки вооружений утверждают, что человечество не способно вырваться из созданного этой гонкой порочного круга и что она в наш век является фатальной неизбежностью. Не раз я слышал подобные утверждения, в частности со стороны представителей Англии. Казалось, что даже стены розового дворца в Париже, где проходила встреча министров иностранных дел четырех держав, еще больше «покраснели» от заявления, сделанного в этом духе представителем Англии.

Селвин Ллойд, выступавший от правительства консерваторов, бывший официальным представителем Великобритании на данной встрече, заявил:

– Линия на исключение войн из жизни человечества – порочная. Войны были, есть и будут. Они являются следствием самой природы человека.

Конечно, яснее сказать трудно. Даже в Третьем рейхе, наверное, позавидовали бы лихости, проявленной Селвином Ллойдом, который пытался сформулировать философию тех, кто стоит за гонку вооружений и уповает на ядерное оружие.

Такого рода «научные» выкладки нелепы. В действительности все обстоит иначе: империализм хочет выдать порожденные им явления за неотъемлемые свойства современного общества и даже человеческой натуры.

Милитаристский курс в мировых делах представляет собой, и это давно стало аксиомой, продукт политики тех, для кого гонка вооружений – сверхприбыльный бизнес. Говоря о том, что капитал не гнушается никакими средствами для получения сверхприбыли, К. Маркс в «Капитале» цитирует английского публициста Т. Дж. Даннинга: «Обеспечьте 10 процентов, и капитал согласен на всякое применение, при 20 процентах он становится оживленным, при 50 процентах положительно готов сломать себе голову, при 100 процентах он попирает все человеческие законы, при 300 процентах нет такого преступления, на которое он не рискнул бы, хотя бы под страхом виселицы»[12].

Осознанием этого факта проникается все большее число людей, начинающих понимать, насколько ничтожными являются узкие интересы наживы военно-промышленного бизнеса по сравнению с жизненными интересами народов.

Человеческий разум восстает против того, что гений ученых, высочайшее мастерство рабочих, колоссальные материальные средства по-прежнему растрачиваются на производство орудий разрушения и уничтожения людей. Народы вправе требовать положить конец такому безумию.

Советский Союз настойчиво призывал и призывает всех, кому дорог мир, поставить гонку вооружений на тормоза, приступить к разоружению.

На Западе имеется немало таких деятелей, которые не скрывают, что им не нравится тот факт, что наша страна предпринимает одну конструктивную инициативу за другой в области разоружения. Но, спрашивается, почему бы Советскому Союзу не выступать с такими инициативами? Мы гордимся тем, что они близки сердцу советского человека, встречают сочувствие и поддержку со стороны других народов мира. Теперь дело – за правительствами западных стран.

В шестидесятых и семидесятых годах инициативными шагами СССР во многом предопределялось заключение ряда договоров и соглашений в области ограничения гонки вооружений, в том числе ядерных. Крупным достижением явился Договор о запрещении испытаний ядерного оружия в атмосфере, в космическом пространстве и под водой. 5 августа 1963 года в Москве этот договор подписали я, как министр иностранных дел СССР, Государственный секретарь США Дин Раск и министр иностранных дел Англии Александр Дуглас-Хьюм. 10 октября того же года после обмена ратификационными грамотами между тремя его первоначальными участниками договор вступил в силу.

Подписанию договора предшествовали переговоры, состоявшиеся в Москве в июле 1963 года, в которых вместе с советским министром участвовал от США заместитель Государственного секретаря Аверелл Гарриман и от Великобритании – министр по делам науки лорд Хейлшем.

Интересен в связи с этими переговорами такой эпизод. Работа над проектом договора уже приближалась к концу, однако оставался все еще один барьер, препятствовавший окончательной договоренности. Чтобы преодолеть его, требовалось найти ответ на вопрос, в каких случаях любой участник договора получал бы законное право выйти из него, если он этого пожелает.

Советский Союз внес предложение, чтобы каждый участник в порядке осуществления своего государственного суверенитета имел право выхода из договора, если связанные с содержанием договора исключительные обстоятельства поставят под угрозу высшие интересы данной страны. Иными словами, такая редакция исключала возможность использования для выхода из договора и, следовательно, его подрыва ссылок на произвольно указанные причины, не относящиеся к договору. Советское предложение отражало заботу о том, чтобы будущий договор представлял собой не конъюнктурное явление, а важный и длительный фактор международной жизни.

По первой реакции Гарримана и лорда Хейлшема ощущалось, что ни тот ни другой не оказались готовы к такой постановке вопроса. Правда, английский представитель получил вскоре принципиальное согласие Лондона принять наше предложение. Однако представитель США все еще не давал согласия, ссылаясь на то, что не может нарушить инструкций президента Кеннеди, не позволяющих ему это сделать.

Во время перерыва между заседаниями я предложил Гарриману взять трубку – телефон находился в соседней комнате – и прямо из особняка МИД СССР на улице Алексея Толстого позвонить президенту Кеннеди. При этом американскому представителю было высказано мнение:

– В условиях, когда окончательное согласование текста задерживается только из-за отсутствия договоренности по одному этому вопросу, вполне оправданно срочно информировать об этом лично самого президента. Он не может не оценить этого.

Надо отдать должное Гарриману – он принял этот совет и немедленно связался по телефону с Белым домом. Кеннеди сразу же дал указание принять советское предложение.

Когда заседание возобновилось, все три делегации одобрили предложенный советской стороной текст статьи IV – об условиях выхода стран из договора. Примерно через час готовый текст договора парафировали, и переговоры успешно завершились.

Казалось бы, простое дело совершил Гарриман: позвонил президенту, проинформировал его о сути проблемы и получил ответ. Но будь на его месте другой человек, с меньшим влиянием и опытом, он мог поступить иначе, затеяв переписку с Вашингтоном. В этом случае с американского конца к рассмотрению всех за и против могли бы подключить солидный отряд экспертов, юристов, и еще неизвестно, какое мнение подготовило бы такое коллективное творчество.

Да, Аверелл Гарриман, несомненно, был видной фигурой в общественной жизни США. Трамплином к его выдвижению стало то обстоятельство, что он являлся представителем тех слоев крупного американского капитала, которым не чуждо чувство реализма в ведении дел с Советским Союзом.