Потерянная Библия - Игорь Берглер

— И императором с 1433 года.

— Да. Итак, Пиппо де Озора убедил императора, что для достижения его мечты необходимо покончить с расколом римской церкви. По совету итальянца в 1414 году Сигизмунд созвал Констанцский собор, который продлился до 1418 года и решил эту проблему раз и навсегда. Антипапу Иоанна доставили в Констанц и низложили. Сам король отправился к папе Бенедикту Тринадцатому и попытался убедить его отречься, но у него ничего не вышло. Таким образом, Бенедикта тоже сместили. Под давлением Сигизмунда совет кардиналов избрал суверенным понтификом Отто Колонну, который стал папой Мартином Пятнадцатым.

— Ладно, на этом закончился раскол. Рад за Сигизмунда. Но этот собор понадобился ему и по другой причине.

— Вы намекаете на Яна Гуса, которого приговорили к смерти через сожжение?

— Совершенно верно.

— Думаете, я пытаюсь обелить императора? Он не был святым. Он был скотиной, но очень умной и образованной, к тому же полиглотом. Он говорил на латыни, французском, итальянском, чешском, польском, венгерском и, по всей видимости, даже на немецком. А это немало. О, а еще он был сыном императора Карла Четвертого.

— Вы знаете, что он бежал с поля боя при Никополисе?

— Конечно, мой дорогой мальчик. И правильно сделал. Он еще трижды спасался бегством во время покушений на его жизнь и государственного переворота. Еще он сумел избежать отравления. В конце концов он добился столь желанной императорской короны. И случилось это в 1433 году.

— Но вскоре он умер.

— Точнее, четыре года спустя. Как бы там ни было, до Констанцского собора Пиппо де Озора неустанно колесил по Европе, составляя списки имен величайших людей на земле. Он убедил их вступить в орден, вследствие чего возникла система союзов, единственная в своем роде. Однако поначалу в орден вступала лишь местная, венгерская знать. Церковникам объяснили, что орден якобы будет защищать Европу от турок. Я уже говорил вам о его истинной цели. Однако папа полностью поддержал Сигизмунда, благодаря которому занял святой престол. Так создавался орден Дракона. На его эмблеме изображен дракон, душащий себя собственным хвостом. Это означало, что орден в состоянии пожертвовать своим членом, который не готов отдать жизнь ради общего дела. На обратной стороне медальона с эмблемой выбит червленый крест.

— Странная какая-то ассоциация, — заявил Чарльз. — Святой Георгий убил дракона. Почему символом ордена выбрали дракона, если покровитель ордена — не кто иной, как убийца его тотема? Шизофреническая двойственность, вам так не кажется?

— Согласен, — кивнул сэр Уинстон. — Я сказал то же самое. Таковы были запутанные представления того времени. Дракон, душащий себя собственным хвостом, также может отображать победу над демоном, над злом. Точнее, демон побежден, но не убит, нет, над ним лишь восторжествовали.

— И превратили его в домашнее животное, так?

— Да, что-то в этом духе: приручили и превратили в союзника. Как бы там ни было, организация имела структуру концентрических кругов. Внутренний круг состоял из двадцати четырех человек, представителей местной знати. Сигизмунд был великим мастером ордена.

— Так вот откуда пошло это безумие! В Констанце Сигизмунд настаивал на том, чтобы его величали Spiritus Rectorum[60].

Сэр Уинстон усмехнулся и продолжил:

— Второй круг состоял из щитоносцев, их число не оговаривалось. Эти концентрические круги также представляют собой землю, которую необходимо защищать: та часть, которую оборонять легче, находится в центре круга, та, которую оборонять сложнее, — на внешнем периметре. Самый защищенный периметр — вокруг Священной Римской империи. Как бы то ни было, при зарождении ордена в него входила местная знать, например Стефан Лазаревич, деспот Сербии, барон Михаил Гараи, Пиппо де Озора и епископ Загребский, Эберхард Лотарингский. Как видите, в официальной историографии речь идет об организации, чье влияние ограничено пределами Центральной Европы, слегка смещенными к востоку, поскольку отец Влада Колосажателя тоже был принят в орден.

— Если позволите, я бы предположил, что тут явно поработали изящные руки итальянца Пиппо.

— Я знаю, что вы надо мной смеетесь, но именно так и есть. Благодаря усилиям Пиппо орден существенно расширил свою географию.

— Да, но у новичков не было полных прав в этой организации. Они являлись, если можно так выразиться, почетными членами.

— И тут вы совершенно ошибаетесь. — Сэр Уильям даже выпрямился в кресле. — Так считалось, поскольку, если бы все узнали правду, двадцать четыре постоянных члена возмутились бы. Нет, был создан еще один круг, состоящий из двенадцати человек. Именно он и стал настоящим орденом, которому суждено будет пройти через века. И здесь, благодаря нашему итальянцу, воздух становится разреженным. Мы оказываемся на большой высоте вместе с Генрихом Пятым Английским, Владиславом Ягеллоном, Альфонсо Арагонским, Кристофом Третьим Датским, а также главами крупных итальянских городов-государств: Венеции, Падуи и Вероны, кроме того, немецкими королями, французской знатью и Великим князем Литовским.

— Что-то я запутался, — признался Чарльз.

— Это потому, что вы знаете историю лишь до этого момента. Что ж, сразу после смерти Сигизмунда в 1453 году орден, оставаясь тайным, сократил количество своих членов до тех двенадцати, которые занимали места в Совете; впрочем, его так назовут позднее. Все прочие, хоть и числились членами ордена, значения уже не имели. Более того, эти двенадцать человек написали новую хартию, согласно которой орден отныне состоял из самых могущественных и влиятельных людей в мире. Таким образом, в их числе всегда оказывались величайшие личности в истории. Поначалу это были короли, бароны и князья, время от времени — представители духовенства, исключительно для равновесия, ведь они быстро стали утрачивать свое влияние. Среди первых членов обновленного ордена были Генрих Седьмой Английский и Людовик Девятый Французский.

— Чушь какая! — возмутился Чарльз. — Тому нет абсолютно никаких доказательств.

— Очень даже есть, только общественности об этом ничего неизвестно. Как бы там ни было, в пятнадцатом веке почти все члены Совета были королями и князьями, а уже в шестнадцатом они уступили место другим: в орден приняли первого флорентийского банкира. Места князей и королей, поначалу робко и несмело, начали занимать люди, обладающие реальной властью и способные влиять на принятие решений, даже при дворах князей, под самым носом у номинальных правителей. В семнадцатом веке среди членов Совета уже встречались промышленники, сколачивавшие первые капиталы, а рядом с ними сидели те же Ришелье и Мазарини, а также Валленштейн, Кромвель или Густав Адольф.

— Надеюсь, вы не думаете, что я легко поверю в подобные вещи?

— Они зачастую действовали за кулисами, — как ни в чем ни бывало, продолжал сэр Уинстон, — причем выступали против политики, за которую ратовали официально. Они могли конфликтовать друг с другом на официальном уровне, но их экономические интересы выходили на уровень транснациональный, и хотя им все же не удавалось безраздельно править миром, они постоянно к этому стремились. Начиная с восемнадцатого века, членов королевских семей в Совете становится все меньше. Самым главным был Петр Великий из России, но теперь Совет состоял уже из промышленников, оружейников, первых крупных собственников, а также генералов и министров. Однако это не так уж важно. Но нельзя забывать о том, что до сих пор существует это тайное общество, корнями уходящее в глубь веков; оно управляет миром. В ходе истории эта группа переживала взлеты и падения и частенько оказывалась на грани полного исчезновения. Всякий раз, когда казалось, что им конец, они возвращались, еще более сильные и влиятельные, еще более уверенные в себе. Французская революция прищемила им хвост, ведь их структура по-прежнему зависела от нобилитета и в нее входили люди, зависевшие от ancien régime[61]. Однако исчезновение монархий и скорость, с которой развивалась Америка, сыграли им на руку. Сегодня в Совете Двенадцати состоят банкиры и финансовые спекулянты. Они координируют почти весь бизнес этого мира. Это транснациональная организация. Они держат в руках и шантажируют все страны и все правительства. Именно они дергают за ниточки глобальной и региональной политики, решают, какие страны обанкротятся, контролируют все рынки и даже умы большинства. Сегодня они опасны как никогда. И поэтому их нужно остановить.