Охота на изюбря - Юлия Латынина

Калягин как можно натуральней пожал плечами.

– Да кто ж теперь скажет? Пили они часа за два с каким-то хмырем, белобрысым, невысокого роста. Всего вероятней, что хмырь этот уже восемь часов как поменял цвет волос.

– И хмыря, разумеется, не задержали и не задержат, так? – спросил сквозь зубы Черяга.

– Денис, у тебя к кому конкретные претензии? – спросил сбоку командир СОБРа Алешкин. – У меня ребята не спали ночью ни минутки.

– У меня претензии к промполиции города, – развалившись в кресле, сказал Денис. – Нас уверяют, что Вова Калягин обеспечил в Ахтарске порядок, как в военном поселении. А у него мочат его собственного заместителя. Которого он очень не любил. Я извиняюсь, получается одно из двух. Либо когда мне вкручивают о порядке в Ахтарске, – это все туфта. Либо…

Черяга многозначительно не продолжил фразу.

Вовка Калягин подался вперед.

– Мой так называемый заместитель был долголаптевский бригадир. С точки зрения его шефа, он продал лично Коваля – раз, и воровскую идею – два. Может, я и промполиция, а не РУОП, но, по мнению долголаптевских, Камаз был бандитом, а стал ментом. Такое не прощают.

Денис развел руками.

– Ну хорошо, а завтра долголаптевские решат, что я там кого-то предал. Они что – тоже приедут в город и среди бела дня меня убьют? В городе, который из-за беспорядков почти на военном положении?

– У вас какие-то конкретные предложения, Денис Федорович? – спросил Калягин.

– У меня такие предложения, что если человек не может обеспечить безопасность собственного зама, он не должен возглавлять промполицию.

Все замерли. Со своего кресла поднялся Федякин.

– Денис! То, что ты делаешь, – это грубая, непростительная ошибка! Прости за аналогию – когда стреляли в Славку, ты тоже был рядом. И ты не предотвратил покушения. И не поймал киллеров. Тебя что, за это тоже надо уволить?

Денис взглянул на лежавший перед ним листок.

– Миша? У тебя вопрос, кажется, по финансированию коксохимического производства? Номер третий? Так вот и погоди, пока мы твой вопрос будем обсуждать, а пока не вякай.

Члены совета директоров переглянулись.

– Денис Федорович, – умоляюще сказал главный инженер, – ну нельзя же так! Если тебе что-то не нравится, скажи конкретно, а если только оттого, что убили бандита…

– Мне многое не нравится, – сказал Денис, – мне, например, не нравится, когда на могиле Юры Брелера, который вляпал нас всех в это дерьмо, начальник промполиции ставит плачущего ангела в три метра высотой. На свои собственные деньги – слава богу, что не на деньги комбината. Это наводит на определенные мысли.

Вовка Калягин встал, с грохотом отодвигая стул.

– Я очень рад, Дениска, что я тебе не нравлюсь. А то представляешь, какая была бы несправедливость – я тебе нравлюсь, а ты мне – нет. Только, по счастью, ты у нас не хозяин, а только шавка хозяйская. Скажет Сляб меня уволить – уволишь. А до этого закрой хлебало и не вмешивайся в то, чем я занимаюсь. С тебя достаточно, что ты плохой финансист и хреновый инженер. Еще не хватало тебе по поводу уголовного расследования давать руководящие указания.

Хлопнул дверью – и был таков.

После конца совещания командир СОБРа, Алешкин, подошел к прощающемуся с заместителями Черяге.

– Извини, Денис, – сказал он, – но я тебя не понимаю. И потом – лично я беседовал со Свенягиным впервые на даче Лося, когда ему морду на кухне бил. Зачем ты бандита Вовкиным замом назначил? Нас теперь областное телевидение каждый день иметь будет.

Денис в упор повернулся к начальнику СОБРа.

– Что такое «бандит»? – спросил он, – ты можешь мне объяснить, что это слово в России сейчас конкретно значит?

Алешкин замялся, подыскивая ответ. В уме его промелькнуло множество определений, но как-то ни одно из них внезапно не оказалось без исключающего изъяна.

– Бандит, – сказал Денис, – это такой человек, который держит данное им слово не больше трех минут после того, как оно дано. Витя Свенягин бандитом не был.

2 февраля генеральный директор АМК Вячеслав Извольский вернулся в Ахтарск. Об этом никто вроде бы и не знал заранее, но весть о том, что Сляб прилетает утром, распространилась как-то необыкновенно быстро. Как впоследствии выяснилось, у вести было два источника – авиадиспетчеры, встрепенувшиеся, когда пустой самолет Извольского вылетел в Москву, и рабочие, которые спешно готовили дом к приезду хозяина: ставили лифт и делали вместо ступеней широкий пандус.

К трем часам дня, несмотря на 30 градусов мороза, у аэропорта собралась огромная толпа. Вся площадь перед аэровокзалом была забита машинами и людьми с портретами Извольского. Народ плескался у решетки, ведущей на летное поле. Неутомимый Сенчяков вещал с импровизированной трибуны. Служба безопасности комбината тихо сходила с ума.

Самолет прилетел в четыре пятнадцать, но надежды демонстрантов пропали втуне – Извольского они не увидели.

Четырехчасовой перелет утомил больного. Вдобавок при посадке самолет попал в жестокую болтанку, степной ветер мел в этот день со скоростью до тридцать метров в секунду, в воздухе мотало так, что и здоровый человек мог бы позеленеть. Ни о каком приветственном адресе и думать не приходилось.

Едва заводской Як-42 с изюбрем на хвосте коснулся колесами полосы, к нему, вереща, полетел микроавтобус «скорой помощи» в сопровождении джипов. Извольского, прикрытого спинами охранников от возможных снайперов, затерявшихся среди восторженной толпы, спустили по трапу на носилках, носилки впихнули в микроавтобус, и «скорая помощь», закрякав и взверещав, покатилась по полю в сопровождении ГАИ и джипов с охраной.

Сенчяков и парочка заместителей Извольского остались на аэродроме сказать слова благодарности встречающим. Те вскоре разошлись, но наиболее упертые поехали в Сосновку и там стали в поле табором, развернув плакаты: «Мы с тобой, Сляб!»

Сосновка располагалась километрах в десяти от Ахтарска. Это был элитный поселок, огороженный каменной стеной и охранявшийся не хуже любых Бутырок. Месяца два назад, до начала конфликта, охрана довольствовалась КПП у ворот да колючкой-«егозой», натянутой поверх стены. Теперь к ним добавились видеокамеры по периметру да высоковольтная проволока, на которой время от времени гибли птицы, привыкшие прилетать за кормом к роскошным особнякам.

Спустя тридцать минут после посадки бледный, как лист финской бумаги, Извольский лежал в светлой спальне на третьем этаже собственного особняка. Он был наконец дома. За раздернутыми занавесями пылала алмазным светом белая равнина, полого спускающаяся к замерзшему озеру, по берегам которого торчали голые метелки камышей. За озером начиналась светлая сосновая тайга, редкая в здешней степной зоне. Сосновку построили близ реликтового бора, о чем областные экологи не уставали плакать второй год. Впрочем, областные экологи были те еще мудрецы – в дни перестройки они неустанно предлагали закрыть комбинат, а город Ахтарск превратить в центр международного туризма и жить с местных целебных источников.