Скверный глобус - Леонид Зорин

Жолудев ощутил обиду и возразил:

— Это я-то — сторонний? Про что не знаешь, не говори.

Геннадий ничего не ответил, потом усмехнулся и выразительно поднял литой задубевший перст.

— Может, и знаю. Еще неизвестно.

Жолудев только пожал плечами.

На остановке «Санаторий» автобус почти весь опустел. Кроме двоих озабоченных теток все ехали навестить больных. Те уже шли навстречу гостям. Звучали приветствия и поцелуи.

— А наша-то где? — бормотнул Геннадий.

Дорожка еле приметно спускалась и сразу же упиралась в цепочку из одноэтажных приземистых домиков. Было их не то шесть, не то семь. Когда мужчины до них добрались, из крайнего вышла Вера Сергеевна в знакомой коричневой шубейке и теплом оренбургском платке.

— Не больно спешишь, — сказал Геннадий. — А нынче я не один. Я — с гостем.

Она рассмеялась:

— Здравствуйте, мальчики! Вот умнички, сразу оба приехали.

— Это вот вам, — Иван Эдуардович передал ей черную сумку. — Хотя… я лучше сам донесу. Она, по-моему, тяжеловата.

Вера Сергеевна заглянула в черную сумку, всплеснула руками:

— Прямо забалуете меня…

— Баловать он у нас любитель, — сказал Геннадий.

— Не то, что ты, — она откровенно развеселилась.

— А потому что мне известно, — сказал назидательно Геннадий. — Жизнь — одно, баловство — другое.

— Мне много… — сказала она озабоченно. — Хотя… Я девочек угощу.

— Я говорил, — сказал Геннадий. И поглядел победоносно.

Они занесли подарки в палату, почтительно поздоровались с женщиной, лежавшей под байковым одеялом — и вышли на воздух, пройтись по дорожке, подальше от любопытных глаз.

Уже начинало слегка темнеть, над территорией рокотала лирическая радиомузыка. Из черного рупора разносилось: «Здесь, на предгорьях Алтая, голос не слышится твой…».

Путь до Алтая с его предгорьями долог, загадочен и далек, но тенор из рупора был убедителен, и верилось, моя золотая, в скорую встречу с тобой.

Вера Сергеевна стала в середке, чтоб взять их под руки, но, к сожалению, тут и произошла неувязка — Геннадий был ниже почти на голову, и толком не удавалось приладиться. Он потемнел, квадратный затылок напрягся, стал багрового цвета.

Вера Сергеевна привыкла, что он по сю пору никак не смирится с тем, что уступает ей в росте, и постаралась свести все к шутке:

— Вымахала не в мать, не в отца, — сказала она с виноватой улыбкой.

Но неувязка произошла в присутствии третьего человека.

Геннадий сердито проговорил:

— Не баба — коломенская верста.

Жолудев болезненно сморщился, она остерегающе сжала локоть соседа, заговорила о чем-то неважном и несущественном.

В конце концов, они приспособились и зашагали по льдистой аллейке, присыпанной еле приметным песком. Встречные люди на них поглядывали, особенно женщины — Вера Сергеевна успела со многими перезнакомиться. Она отвечала на приветствия с достоинством, с чуть смущенной улыбкой. Было и приятно и лестно, что к ней приехали сразу два гостя. Она представила, как перед сном женщины станут ее расспрашивать, и ощутила, что густо краснеет.

— Как чувствуете себя, Вера Сергеевна? — заботливо спросил ее Жолудев. — Толковый ли доктор? Что говорит вам?

Она улыбнулась.

— Доктор хороший. Да что говорит? Все больше пошучивает. Есть в моей палате больная, женщина славная, но беспокойная. Она все допытывается: вы мне скажите, долго еще я буду маяться? Он отвечает ей: если долго, это большая ваша удача.

— Шутейник хренов. Тебе что сказал-то? — ворчал Геннадий.

— Да ничего. Ну что он мне скажет, сам подумай. Десяток лет по этому делу, все уже знаю не хуже его. «Возьмитесь за ум, займитесь собою».

«Господи, — молча дивился Жолудев, — ну что же мне так дорога эта женщина?»

— Много работы у вас, Ванюша? — мягко спросила Вера Сергеевна.

Ответил со вздохом:

— Работы хватает. Будет и больше. К весне поближе.

Геннадий неожиданно бросил:

— Он трудится по полной программе.

«Злится на что-то», — подумал Жолудев.

Заговорились и не заметили, что могут опоздать на автобус. Стали торопливо прощаться.

Вера Сергеевна сказала:

— Спасибо, мальчики, что навестили. Живите дружно. Скоро приеду.

— Не торопитесь, — промолвил Жолудев. — Самое важное: результат.

Она сказала:

— Буду стараться. Ну, новые легкие не поставишь. Спасибо вам. Запахнитесь получше.

Но на автобус они опоздали.

— Так я и знал, — сказал Геннадий. — Когда начинаются церемонии, всегда получается всякая хрень.

Узнали, что следующий автобус придет через полтора часа, а может — и позже, ходит не точно. Решили пешком добраться до станции.

— Шагай без спеха, — сказал Геннадий. — Иначе дыхалка подведет.

— Я знаю.

— Еще бы. Ты все у нас знаешь. Но только не балабонь на ходу. Идти надо молча. Это — закон.

Спустя полчаса миновали кладбище. Иван Эдуардович горько смотрел на покосившиеся кресты, на запорошенные надгробья, на многих уже не прочтешь ни буковки — в душе его поднималась тоска. «Нелепая мне выпала жизнь, — подумал он, — какая-то выморочная, нескладная, с глупыми перепадами».

Он стал уставать. Дышать было трудно. И все же упрямо брел за Геннадием, смотрел в напружинившийся затылок.

Студеный воздух большими хлопьями все гуще и злей набивался в грудь. Геннадий спросил:

— Подмерз?

— Пожалуй. Еще далеко нам?

— Ближе, чем было. Беседку видишь? Передохнем. А там еще один марш-бросок. Туман догоняет, будь он неладен.

В беседке Геннадий достал бутылку и весело подмигнул:

— Припас. Как будто бы знал, без нее не вырулишь.

Он сделал три обильных глотка и передал бутылку Жолудеву.

— Согрейся. Тебе не помешает. Пей из горла́, стакано́в тут нет.

Жолудев мысленно содрогнулся, но превозмог себя — отхлебнул.

Геннадий сказал:

— Этот туман много съест снега. Но будет теплее. Заморозки — при ясной погоде. А коли облачно — их не будет.

Потом он медленно произнес:

— Есть у меня к тебе разговор. Ты мне признайся: ты — глас народа? Только не ври. Я твой голос знаю.

Иван Эдуардович помолчал, негромко сказал:

— Да, это я.

— То-то, — Геннадий потер ладони и рассмеялся удовлетворенно. — Меня не обманешь. Я сразу признал. И говоришь ты, ровно поешь, и голос у тебя, как у кенара, а никогда я тебе не верил. Чувствовал, что кривой человек.