Внуки - Вилли Бредель

сыновья!.. Ты хотела, чтобы убили фюрера!.. Вон, или я тебя прикончу!

Медленными, кошачьими движениями она двинулась к Фриде; в глазах у нее горело безумие.

В первое мгновение Фрида оцепенела. И вдруг — впоследствии она сама не могла себе объяснить, из страха или из ненависти, — она схватила кочергу, подняла ее, готовая, если придется, ударить Гермину, и во всю силу своих легких закричала:

— Только подойди, подлая!

Гермина с пронзительным криком попятилась и грохнулась на пол. Фрида Брентен стояла с поднятой кочергой. Без тени сострадания смотрела она на лежавшую на полу золовку.

Поставив на место кочергу, Фрида вышла из кухни.

VI

— Она хотела меня убить! Да, это чистая правда, — жаловалась, захлебываясь слезами, Гермина. — Кочергой хотела меня убить!

— Ты преувеличиваешь, Гермина, — пытался утихомирить ее Людвиг. — С чего ей убивать тебя?

— Спроси ее сам! Посмотрим, хватит ли у нее наглости отпираться.

— Но это же вздор!

— Ни часа больше я не останусь с этой убийцей под одной кровлей! Ни одной минуты!.. Пусть убирается отсюда! Я требую, чтобы ты ее вышвырнул!

— Да что ты! Она моя сестра. И квартира-то ее…

— Так! Квартира ее, говоришь? Мы еще посмотрим, чья квартира. Мы потеряли обоих наших сыновей. Они пали за фюрера и Германию! А у этой бабы, твоей сестры, сын — коммунист и находится у наших врагов! Жилец ее сидит в тюрьме… — Судорожная гримаса передернула лицо Гермины, и она заорала: — Вон ее, вон! Если еще и ты будешь защищать эту коммунистку, я покончу с собой! — Она крикнула изо всех сил: — Я выброшусь из окна!

— Мы поищем себе другое жилье, пусть где-нибудь в подвале даже. Или на Хайлигенгайстфельд. Так действительно дальше продолжаться не может.

— Она должна убраться! — надрывалась Гермина. — Ты потерял двух сыновей — и не смеешь выгнать эту коммунистку. Тряпка!.. Трус!

Каждое слово было слышно Фриде, сидевшей в комнате, где прежде жил Амбруст. «Почему, — думала она, — не взяла меня погибель при том налете? Хорошо умершим. Но, наверное, всем нам скоро придет конец, как сыновьям Людвига… Может быть, Вальтера и Виктора уже тоже нет в живых. И Пауль, видно, не вернется. Для чего же нам, старикам, жить? Да и что это за жизнь?.. Отто было всего восемнадцать… Мальчик… А Герберт?..» Ей вспомнилось их прощанье. Как тяжело ему было идти в армию! Видно, предчувствовал, что домой не вернется.

В соседней комнате Гермина опять разоралась. Фрида качала головой. Фурия, да и только!

Людвиг Хардекопф вошел к сестре, взглянул на нее и опустил глаза. «Бедный старик, — подумала Фрида. — Старые мы с тобой стали, и обоим нам приходится тяжко».

— Людвиг, — начала она. — Я… я знаю… Я не нахожу слов, чтобы…

— Оставь, — перебил он ее. — Я пришел сказать тебе, что дальше так продолжаться не может.

— Ты прав, — тихо согласилась она, не отводя от него взгляда.

— Я поищу где-нибудь другое жилье. Этак Гермина долго не выдержит.

— И я не выдержу, Людвиг.

— Те несколько лет, которые нам… — Он не договорил, постоял в нерешительности и пошел.

У дверей он сказал через плечо:

— Я хотел только, чтобы ты знала…

Фрида Брентен закрыла лицо обеими руками. «Это конец, — думала она. — Это конец».

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

I

— Уверяю вас, Венер, заговор подготовлялся уже давно. Теперь, когда идут решающие бои на севере Франции, преступники решили, что час их настал. Не хватает слов, чтобы выразить… как это все гнусно… Но мы, дорогой мой, мы здорово попали впросак. Мы ничего не видели. Заговор изменников опутал сетью весь рейх и даже войска на фронте, — а мы ничего не видели… Последствия еще скажутся. Бог ты мой, об этом лучше не думать.

Статс-секретарь Дим, толстяк с совершенно голым черепом, понурился и засопел.

Венер подумал: «За меня тоже возьмутся… Обвинений, упреков не оберешься… Но я уж сумею ответить». И вдруг — еще несколько минут назад это не приходило ему в голову — Венера осенило: судьба дарит ему великий шанс. В этом водовороте он не потонет. Он — нет. Но Баллабу он заткнет его дерзкий рот. Этот Баллаб не только циник, разлагающий все и вся вокруг себя, это злостный сплетник.

Венеру передавали, что государственный советник позволяет себе гнусные шуточки, намекая на отношения между его женой и Рафаэлем. Негодяй! Копии, которые Венер сначала собирал для самозащиты, теперь послужат ему орудием наступления против гнусного клеветника Баллаба и его подголоска толстяка Рохвица. И — против Берингхаузена. С быстротой молнии промелькнули эти мысли в голове Венера, и он сказал:

— Разрешите, господин статс-секретарь, сделать одно замечание. Меня удивляет, что кое-какие высокопоставленные лица остались нетронутыми, хотя существует сильнейшее подозрение, что они участвовали в заговоре против фюрера.

— Как?.. Что вы сказали?

— То, что есть! К сожалению, это так.

Статс-секретарь Дим вытаращил глаза.

— У вас есть… доказательства? Улики?

— Да, господин статс-секретарь.

Дим откинулся на спинку кресла, не сводя глаз с Венера. Его мясистое лицо побледнело. Он не решался спрашивать, как бы боясь ответа.

Венер тоже молчал, но не только не опускал глаз, а даже наблюдал, какое действие произвели его слова на начальника. Решающая минута наступила. Сейчас выяснится, удалось ли ему продвинуться еще на шаг вперед. Теперь — строжайше взвешивать каждое слово и убедительно сыграть роль, которую он так долго готовил.

Наконец было произнесено слово, давно уже висевшее в воздухе:

— Кто?

Венер колебался. Но лишь несколько кратких мгновений. Он ответил твердо и четко:

— Государственный советник доктор Баллаб!

Дим, несмотря на свою тучность, вскочил с кресла.

— Венер! Вы знаете, что говорите? У вас есть доказательства?

— Уже многие годы!

— Многие годы?.. И вы держали это про себя?

— Отнюдь нет, господин статс-секретарь.

— А что же?

— Добрых два года, как я докладываю об этом доктору Берингхаузену.

— Письменно?

— Разумеется, господин статс-секретарь!

Дим медленно сел. Он тяжело дышал.

Его блуждающий взгляд, скользнув мимо Венера, на мгновение остановился на портрете Гитлера. Гамбургский государственный советник доктор Баллаб изменник? Этот холодный аналитический ум?.. Диму вспомнилась поговорка: кто горяч, тот не склонен к измене… Вот уж кого нельзя назвать горячим, это циник, насмешник, человек расчета.

— Уже два года, говорите вы?

— Около этого, господин статс-секретарь.

Статс-секретарь поднялся и протянул Венеру через письменный стол свою отяжелевшую руку.

— Будьте готовы явиться на случай, если вы понадобитесь!

Венер поклонился, попрощался: «Хайль Гитлер!» — и вышел из комнаты.

Он знал, что статс-секретарь провожает его взглядом до самого порога, и подумал: «И ты тоже об это споткнешься. И ты!»

II

Венер поехал домой, на Хавельзее. В нем зашевелилось сомнение.