Путеводитель потерянных. Документальный роман - Елена Григорьевна Макарова

Квитанция № 194

Выдана гр. Макаровой Е. Г.

Печатный матер. на чешском языке 8 (восемь) экземпляров.

В том, что принадлежащие материалы, задержанные по акту № 194 от 03.03.1989 могут быть получены в/изъяты на проверку по предъявлению настоящей квитанции.

Представитель пограничного контроля».

Я уже готова была идти, но тут подошел мужчина в какой-то другой форме и потребовал от меня письменного объяснения, от кого и кому я привезла материал, запрещенный к перевозке. Под видом того, что я член Союза писателей и занимаюсь историей Чехословакии, я потребовала немедленно вернуть мне бумаги, которые нужны для работы над книгой.

«Об этом мы еще поговорим, пока можете быть свободны».

Это прозвучало угрожающе. Надо предупредить куратора, чтобы был осторожен.

Сережа меня уже заждался, и, когда я объяснила ему, что произошло, он сказал: «Чепуха, скорее всего, ты на что-то не так отреагировала. С тобой такое случается».

Я предъявила квитанцию.

Как только мы добрались с Сережей до дому, я позвонила куратору. Он бросил трубку.

И все равно я не могла поверить Зденеку.

Вскоре Сережа сообщил мне новость — звонил какой-то чиновник, бумаги проверены и могут быть отданы мне в Шерметьево-2 в таком-то кабинете.

Что значит «могут быть»?

Сережа поехал со мной.

Кабинет оказался за паспортным контролем, куда нас молча препроводили чиновники.

За столом сидели двое в штатском. И началось. На первых порах вежливо: от кого и кому привезены эти бумаги. Я молчала. Посыпались угрозы. Они знают про меня все, они знают про меня больше, чем я сама о себе знаю. Своим поступком я подрываю мост чехословацко-советской дружбы, — и опять по кругу — от кого и кому… Поняв, что от меня ничего не добиться, они стали угрожать Сереже: если он не воздействует на свою жену, ее ждут крупные неприятности. Сережа молчал. Тогда они сказали, что знают о моем плане про выставку. Это похвально, но рискованно. Общество «Память» начеку. Лучше не выходить из дому после одиннадцати вечера. Так, во всяком случае, они советуют.

Я потребовала отдать мне бумаги.

Нет. Бумаги останутся при них.

Мы с Сережей сочинили пафосное письмо в «Огонек», Коротичу.

«Недавно я вернулась из Праги, где была в командировке. Мое пребывание там совпало с прискорбным событием: судом над выдающимся чешским драматургом Вацлавом Гавелом и его друзьями — участниками правозащитного движения, протестующими против застойной политики нынешнего чехословацкого руководства. Репрессии против инакомыслящих в ЧССР вызывают возмущение во всем мире. Наша пресса обходит эти события молчанием. В лучшем случае. В худшем — распространяет информацию, искажающую суть происходящих в ЧССР процессов. Мол, теперь это не наше дело, пусть сами разбираются.

В августе 1968 года мне, шестнадцатилетней школьнице, довелось быть свидетельницей нашей „братской помощи“. Вернувшись из Праги, я написала об этом повесть. Руководитель творческого семинара в Литинституте по-отечески посоветовал мне ее сжечь. Разумеется, я его совету не последовала.

Перемены, происходящие в нашей стране, напоминают тот процесс демократизации в Чехословакии, который был жестоко подавлен нами в августе 1968 года. Зачистку производило новое руководство Чехословакии, тоже не без нашего активного участия. Что же происходит теперь? Чехи и словаки, вдохновленные нашей перестройкой, вышли на демонстрацию с аналогичными требованиями, их разогнали водометами и слезоточивым газом.

Палах покончил самосожжением. Это был его протест против вторжения наших войск. Мы молчали об этом событии двадцать лет тому назад, молчим и сейчас. Яна Гуса за его попытки отстаивать свободу сожгли на костре, Палах сжег себя сам. Времена меняются. Но цинизм всесилен. Кладбище, на котором захоронен прах Яна Палаха, закрыли „по техническим причинам“. Все дороги к городку Вшетаты были перекрыты, поезда и автобусы проезжали мимо, не останавливаясь, жители городка должны были предоставлять свои паспорта, чтобы им дозволили добраться до дому. Вскоре после демонстрации на Вацлавской площади начались аресты.

„Руде право“ от двадцать третьего февраля публикует лживую статью под названием „Кто такой Вацлав Гавел“, где аргументами в политической дискуссии служат его дядя-фабрикант и негодяи-родственники, которые наставили маленького мальчика на путь борьбы с социализмом. Знакомые методы. Так в недавние времена были ошельмованы ныне признанные лидеры нашей перестройки.

Чехословацкий народ взирает на нас с надеждой. Наши перемены вдохновляют людей, уставших от лжи и демагогии. Наша моральная поддержка демократического движения в Чехословакии могла бы хоть отчасти искупить вину за 1968 год. События, происходящие в Чехословакии, требуют гласности. Только честность и открытость способны снова сдружить наши народы».

Написала письмо Милуше, попросила ее предупредить кого надо, и Зденеку.

Никому не скажу. Черная тушь, размытая слезами

Увы, Зденека и на сей раз не подвел собачий нюх.

1 мая я вышла проводить подругу до остановки. Для этого надо было пересечь поле, ведущее от Окружной дороги, где стоял наш дом, и выйти на Ленинградское шоссе около моста через канал «Москва». Это было после одиннадцати вечера. На обратном пути мне навстречу выбежал мужик с криком: «На берегу лежит старушка, она сломала ногу, помоги дотащить ее до шоссе!» Понятно, я бросилась на помощь. Мы бежали к месту бедствия, и тут он резко остановил меня, напялил на меня черную шапку и поднес что-то острое к виску. Конец. Никакой выставки. Остался ровно месяц до открытия. Сделают без меня, перепутают Соню Шпиц с Анной Шпиц… Он же кинул меня на лавку, стянул с меня брюки, раздвинул ноги и навалился всем телом. Но почему-то не убил, а поволок куда-то и сбросил вниз. Ледяная вода. Стянув с себя шапку, я увидела с обеих сторон огромные скользкие камни. Я — в аккурат между. Промазал! Соню с Анной не перепутают.