Моя профессия – убивать. Мемуары палача - Анри Сансон

что королева, подобно всем своим предшественницам, подписывалась под всеми документами только именами, данными ей при крещении. Прилагательное «Французская» было чистым изобретением господина Рето де Вильета.

Несмотря на все это, кардинал ничего не подозревал. Он был убежден, что повинуется желанию монархини и не сомневался в том, что вознаграждением за щекотливое поручение, данное ему, будет особая милость королевы. Поэтому он решился вступить в переговоры с ювелирами, не скрывая, что это ожерелье предназначено для королевы. В подтверждение своих слов кардинал показал им бумагу, которую имел в своих руках.

Ювелиры охотно согласились на предложенные им условия. 1 февраля они принесли футляр с ожерельем госпоже де ла Мотт в Версаль, где она в присутствии кардинала передала его господину, очень ловко разыгравшему роль камердинера ее величества. Человек этот был никто другой, как Рето де Вильет, одетый в королевскую ливрею. Таким образом, эта смелая выходка увенчалась полным успехом. Господин де ла Мотт уехал в Лондон и взял с собою ожерелье, стоившее миллионы.

Завладев ожерельем, госпожа де ла Мотт не ограничилась этим; она надеялась так запутать королеву и кардинала, что у них не будет никакого выхода. С этой целью она придумала следующее.

По ее поручению Рето де Вильет снова принялся за дело и приготовил новые письма, в которых королева писала господин де Рогану, что, не будучи в состоянии высказать открыто свое уважение, она желает поговорить с ним между одиннадцатью и двенадцати часами ночи в Версальской рощице, и передаст ему то, чего она не может доверить бумаге.

Обещая простаку кардиналу это свидание, госпожа де ла Мотт действовала не наобум. Она имела в виду одну девицу по имени Оливу. Девицу эту встретила она в Пале-Рояле и была поражена необыкновенным сходством ее с Марией-Антуанеттой. Этой-то Оливе она и отвела роль королевы в затеянном ею предприятии.

Сцена свидания состоялась у купален Аполлона. Олива, хорошо подготовленная, отлично сыграла свою роль; она подала кардиналу, задыхавшемуся от волнения, сорванную ею розу и тотчас же под предлогом, что слышит шум чьих-то шагов, попросила его удалиться.

Между тем приближался срок первого платежа, и ювелиры начали беспокоиться. Вскоре они захотели убедиться, действительно ли ожерелье находится в руках королевы. С этой целью они рассказали весь ход дел некоторым из приближенных королевы, просили аудиенции у ее величества, но не имели успеха и вскоре убедились, что стали жертвами ловкого обмана. В отчаянии они перестали скрывать тайну покупки ожерелья, о чем так просил их господин Роган; слух об этом смелом мошенничестве скоро распространился и дошел до министра двора, барона де Бретеля.

Господин де Бретель был личным врагом кардинала; он не мог упустить прекрасного случая погубить своего противника.

Барон тайно переговорил с королевой, открыл ей все толки, которые ходят по городу насчет ее, кардинала и госпожи де ла Мотт, и умолял ее откровенно сказать ему, можно ли придать гласность этому делу, и не пострадает ли при этом имя королевы.

Мария-Антуанетта, убежденная в своей невиновности, отвечала, что ей нечего бояться этих сплетен; она откровенно рассказала барону все, что знала по делу об ожерелье.

15 августа, в день Успения Пресвятой Богородицы, кардинал должен был служить в придворной часовне. Он уже облачился для службы, когда к нему подошел швейцар и доложил, что король просит его к себе в кабинет.

В кабинете он нашел короля, королеву и господина де Бретеля.

Когда кардинал вошел в комнату, король сказал ему крайне раздраженным голосом:

– Милостивый государь, вы покупали бриллианты у Бемера?

– Точно так, Ваше Величество, – отвечал кардинал.

– Что сделали вы с ними?

Господин де Роган с минуту колебался.

– Я полагал, Ваше Величество, – отвечал он наконец, – что эти бриллианты уже переданы Ее Величеству.

– Кто возложил на вас это поручение?

– Одна дама, графиня де ла Мотт-Валуа, передавшая мне письмо королевы. Я думал услужить Ее Величеству и взял на себя эту покупку.

Королева быстро перебила его.

– Милостивый государь! – вскричала она. – Как могли вы подумать об этом? Вы знаете, что вот уже восемь лет, как я не говорю с вами. Неужели могла я решиться выбрать вас для подобного дела и притом через посредничество подобной женщины?

– Я вижу, – возразил кардинал, – что меня жестоко обманули; желание доставить удовольствие Вашему Величеству ослепило меня. Я заплачу за ожерелье… Я стал жертвой очень хитрого обмана, которого никак не подозревал; поверьте, ваше величество, что это приводит меня в отчаяние.

С этими словами он вынул из кармана бумажник, в котором находилось письмо королевы, переданное ему госпожой де ла Мотт. Король взглянул на него.

– Это, – сказал он, – рука не королевы, да она и не подписывается так. Как же вы, князь де Роган и великий духовник Франции, могли поверить, что королева подпишется «Мария-Антуанетта Французская»? Всем хорошо известно, что Французские королевы подписывают только имена, данные им при крещении.

Кардинал бледнел все более и более, ноги его подкашивались, так что он был вынужден облокотиться на стол, чтобы не упасть.

Король, заметивший его смущение, попросил его оправиться и перейти в боковую комнату, чтобы написать там свое оправдание.

Роган повиновался; не прошло четверти часа, как он уже вручил бумагу Ее Величеству и вышел; но у дверей королевского кабинета встретил господина Жофруа, лейтенанта телохранителей, который арестовал и передал его секунд-майору д’Агу, с которым кардинал был отправлен в Бастилию.

На другой день после ареста кардинала и госпожа де ла Мотт была взята в Бар-сюр-Обь, где она думала скрыться. На допросе она смело отрекалась от всякого участия в деле приобретения ожерелья и свалила вину на графа Калиостро. Она утверждала, что Калиостро убедил кардинала сделать эту покупку, что бриллианты были взяты им и его женою, и что они одни извлекли пользу из этой кражи. Вследствие этих показаний арестовали господина Калиостро и его супругу.

Госпожа де ла Мотт могла надеяться избежать правосудия, свалив на кардинала и Калиостро ответственность за похищение, в котором была виновата одна она, но в то же самое время Олива была арестована в Брюсселе, куда она бежала, и показания этой девицы начинали объяснять отчасти эту запутанную интригу.

Некоторое время спустя арестовали в Женеве Рето де Вильета; его доставили на очную ставку с госпожой де ла Мотт, которая должна была теперь убедиться, что ей не избежать заслуженного наказания.

В ночь с 29 на 30 августа всех, замешанных в деле об ожерелье, перевели из Бастилии в Консьержери, и 5 сентября был издан королевский указ, передавший Парламенту дальнейшее расследование и