Инквизитор - Борис Вячеславович Конофальский

«Да и мальчишка столько не высидит».

—… и лугов под сенокос, и добрых опушек под сенокос и полян под сенокос…

«Да и я не простою столько с больной ногой».

—… и сто шестьдесят три двора, включая мельницы, водную и ветряную. Из них сто двадцать один двор мужиков в крепости и сорок два двора мужиков свободных. А из всех дворов только тридцать один двор имеет лошадь, а остальные все мужики безлошадны, а волов не имеет ни кто.

— Матушка, — зашептал маленький барон, — а можно мне уйти?

— Нет, вам нужно слушать, — твёрдо сказала баронесса, — учитесь и запоминайте.

Мальчишка свис с кресла, болтал ногами, разглядывал мусор на полу и не унимался, канючил. Глядел на Волкова и шептал:

— Коннетабль, скажите матушке, что мне можно уйти. Не хочу про мужиков и коров слушать.

Коннетабль его прекрасно понимал, но улыбнулся и сказал:

— Нет, господин барон, вы обязаны остаться. Сейчас будут судить человека, и вам как будущему синьору нужно знать, как проходит суд.

—… а мужиков, что плуг имеют — девять, а плуг с отвалом всего двое. — Бубнил Виллим, — остальные либо берут плуг в пользование, или пашут сохой.

— Значит нельзя уйти? — не унимался мальчик. — Мне надоело!

— Нет. Представьте, что вы воин, и стоите в строю перед сражением. Стоять приходится долго, и в холод и на солнце, но надо стоять и терпеть. Вы ж не попросите разрешение у командира выйти из строя, потому что вам надоело?

Баронесса с благодарностью поглядела на коннетабля.

— А зачем ждать, чего ждать в строю? — спрашивал молодой барон.

— Все ждут приказа командира.

— Не люблю ждать.

— Никто не любит ждать, но если вы собираетесь, стать добрым рыцарем, вам придётся учиться.

— … итого коров во всех дворах, кроме подворья барона, сто восемьдесят девять, а в одиннадцати дворах коров нет вовсе. Те дворы живут впроголодь. А быков у мужиков четыре, а волов и вовсе нет. Замечу, что для такого стада коров быки уже стары, нужно завести молодых быков. Чтобы всё стадо могли покрывать. Птица…

Солдат хотел уйти сесть в своё кресло, но мальчик его остановил:

— Вы куда?

— Пойду, сяду.

— Останьтесь. — Просил мальчик.

— Успокойтесь, барон, — сказала мать, — господин коннетабль недавно был ранен на дуэли, он ещё не здоров и не может всё время стоять рядом с вами.

— У вас болит рана.

— Беспокоит.

— Ну, тогда садитесь, а потом расскажете, как вы дрались на дуэли? — спроси мальчишка.

— Обязательно, — обещал Волков.

Он сел, с удовольствием вытянул ногу и подумал:

«Лишь бы барон не заснул».

А бухгалтер все вещал и вещал, а информация, которую он озвучивал, становилась все интереснее.

— …и староста Малой Рютте гонял мужиков на барщину четыре раза в месяц, а не три, как было уговорено с сеньором. Так было и в марте месяце, и в апреле месяце, и в мае. И в те лишние дни велел он мужикам рубить орешину и продавал ту орешину в монастырь по семь крейцеров за воз, итого продал девять возов, а сеньору о том не сказал. И в книгу то не записал, а деньги присвоил.

— Гнида! — Крикнул кто-то из мужиков.

Бухгалтер перестал читать. Волков чуть склонился над столом, ища взглядом того, кто крикнул, погрозил мужикам пальцем и громко сказал:

— Выгоню! — И потом добавил: — Продолжайте, господин бухгалтер.

— А еще требовал с мужиков… — снова начал тот.

«Господи, невыносимо нудный человек, — думал солдат, — наверное, все бухгалтеры такие».

Прошло уже много времени и много листов, прежде, чем с делами старосты было покончено, и бухгалтер, наконец, перешел к тому, что интересовало солдата, к делам управляющего Соллона.

И тут все пошло по-другому. Эммануэль Соллон не собирался сидеть, сложа руки, как староста, понурив голову. Он то и дело перебивал бухгалтера и вступал с ним в пререкания. Каждую новую фразу о нем он встречал репликой «Врете! Не было такого! Выдумки! Вздор!». Сержант одергивал его, шептал ему что-то на ухо. Он, было, успокаивался, но ненадолго.

— А с крестьянина Ёгана Швайнефельда взял шестьдесят крейцеров, якобы пеню с долга шесть с половиной крейцеров, что тот задолжал два года назад за пользование господской лошадью, что он брал для вспахивания трех десятин под озимые.

— Лай собаки! Вы, что, поверите этому пьянице?!

Бухгалтер посмотрел на Соллона и ответил:

— Сей крестьянин готов поклясться в том перед Господом и перед сеньором.

— Так пусть выйдет и поклянется! — Настаивал Саллон.

— Пытаетесь затянуть слушание? — Спросил магистр Кранц раздражённо. — Не выйдет. Потому что мы вас не судим — мы аудиторы. А в списке тех, кто на вас показал, шестьдесят три имени, и это только те, кто не испугался.

— Это все лживые свиньи! — Крикнул бывший управляющий. — Они ненавидят меня за то, что я им не давал воровать и лениться!

— Господин барон, — произнес магистр, — прикажите привести тех мужиков, чтобы они свидетельствовали.

— Мужиков? А сколько их? — Встрепенулся барон.

— Шестьдесят три.

— О! К дьяволу. Не думаю, что они все врут. — Конечно, барон не собирался сидеть тут целый день.

— Абсолютно справедливо, — согласился магистр. — Бухгалтер, продолжайте.

— Это не суд! — Заорал Соллон и постарался вскочить.

Волков дал знак сержанту, и тот все понял. Без разговоров, он врезал Соллону под ребра, тот скривился и сел. Этот удар вызвал бурю ликования среди стоящих у входа мужиков. Селянам нравилось, что кровопийцу управляющего бьют, как простого мужика, а бухгалтер тем временем продолжал читать:

— Аудиторы пересчитали свиней, коз, гусей, овец, кур и уток…

Казалось, всему этому не будет конца. Волков то и дело косился на барона, дабы убедиться, не заснул ли тот, но барон сидел, насупившись, не спал, слушал. А солдат сам начал тереть глаза, когда нудный бухгалтер дошел до мельниц, и он удивился, когда услышал:

— …подведя баланс всего вышеперечисленного, комиссия постановила, что в добрый год имения, все хозяйство в совокупности, может и должно давать доход от ста семидесяти до двухсот талеров, а в худой год от ста двадцати до ста шестидесяти. Комиссия считает, что управляющий Соллон Эммануэль и его дружки ежегодно уворовывали у своего сеньора от сорока до семидесяти талеров. На этом все.

Бухгалтер Виллем хотел сесть, но не успел.

— Ложь! — Заорал Соллон, опять вскакивая. — Все ложь! Ложь! Ложь! Ложь!

— Зачем же ложь? Вот вам все цифры и все подписи, — бухгалтер показал Соллону пачку бумаг. — А вот бухгалтерские подсчеты и обоснования. — Он показал другую пачку бумаг. — А вот