Крестьянские восстания в России в 1918-1922 гг. От махновщины до антоновщины - Юрий Васильев

Пополнение отрядов бойцами и провиантом объяснялось недовольством крестьянства методами взимания продналога: сбор продналога в 1921 г. напоминал продразверстку 1920 г. Бедное крестьянство, как и середняки, вынуждено было отдавать в счет продналога последнее зерно и картофель, приобретенные от продажи последней лошади или одежды и обрекалось на голод. Значительный недосев из-за отсутствия семян усугубился неурожаем вследствие засухи. Определение налога с площади крестьянского надела, который нечем было засеять, порождал недовольство, особенно среди бедняков. Среднее крестьянство выражало недовольство гужевой повинностью из-за отсутствия фуража, упряжи, смазочных материалов и изнуренности лошадей.

Термин «бандитизм» не определял реальную природу повстанческого движения. Конечно, среди повстанцев было немало уголовных элементов, занимавшихся разбоями, грабежом, но не они составляли большинство. Многие отряды отличались дисциплиной и организованностью, строгим подчинением вожакам. Примечателен в этом отношении текст приказа командира Н. Булатова по 1-му Ялуторовскому повстанческому освободительному отряду, изданный в сентябре 1921 г.. установить строгий военный порядок по примеру регулярных войск, командирам подразделений вменялось в обязанность сделать свою часть боеспособной и дисциплинированной. Отряд насчитывал до 450 всадников {2: 532, 536}.

Необходимость ликвидации повстанческого движения в Тюменской губернии приняла чрезвычайный характер: под угрозой оказались посевная кампания и сбор продналога по губернии, а также возможное блокирование повстанцами железнодорожного сообщения между Тюменью и Екатеринбургом или Тюменью и Омском. Повстанцы убивали советских служащих, продовольственных работников (налоговых инспекторов), а также коммунистов. На заседании президиума Ялуторовского исполкома 1 июля 1921 г. выражалась озабоченность уездного советского руководства: попытки восстановить советский аппарат закончились новыми убийствами советских партийных работников, в результате ни один ответственный работник для восстановления ревкомов в этих волостях ехать не желает, из-за опасной обстановки работать там нет никакой возможности {2: 485}.

Летом 1921 г. губернское руководство осознало недостаточность военного характера борьбы против партизанской тактики повстанцев, поддерживаемых местным населением. Об этом свидетельствует политический отчет Тюменского губкома, направленный в августе в адрес ЦК РКП(б). В отчете критиковалась позиция военного командования, которое «борется по всем правилам стратегии, наступает, ведет разведку всех видов, и из этого ничего не получается, кроме бессмысленного гоняния бандитов с места на место, которые сегодня впереди, завтра в тылу, послезавтра рядом с деревней, в которой стоит наш отряд, грабят ссыппункт, а еще через несколько дней между двумя отрядами грабят продовольственный транспорт» {2: 519}. Для эффективной борьбы с повстанческим движением требовалось включить в действие экономические и политические средства.

Особое значение имели экономические мероприятия. На территории Тюменской губернии крестьяне получили возможность обмена, покупки, продажи и перевозки хлебозернофуража и картофеля, разрешалось свободное передвижение с товарами и продуктами. Продовольственные заградительные отряды были сняты с железнодорожных, водных путей и гужевых дорог. Разоренные продовольственной и семенной разверсткой, уезды получили, хотя и незначительный по объему, семенной материал из губернского фонда. Это касалось уездов и волостей, объявленных ранее самоснабжающимися, в первую очередь Ишимского уезда. Ишимскому уезду было отпущено 300 тыс. пудов семян {2:407,414,438}.

В число политических мер входило следующее: крестьяне, арестованные за продовольственные прегрешения перед властью (невыполнение разверстки, сокрытие хлеба, невыполнение трудовых повинностей), освобождались. Получившим амнистию 1 мая 1921 г. возвращался конфискованный инвентарь за неуплату продразверстки. В сентябре губисполком внес уточнение: возврату подлежало имущество только недвижимое. Такое решение принималось в интересах бедноты, иначе пришлось бы конфискованное имущество, выданное бедноте, возвращать владельцам — бедное крестьянство оказалось бы в данном случае крайне недовольно {2: 425, 497, 531—532}.

Летом 1921 г. органы советской власти изменили позицию в отношении добровольной явки повстанцев. В период восстания (март—апрель) советское руководство объявило населению свою установку: добровольная явка мятежников заслужит прощение власти, сложившие оружия не будут подвергаться наказанию, за исключением зачинщиков и руководителей восстания {2: 326, 349). Объявленный в июле двухнедельник добровольной явки и сдачи оружия (5—20 июля, срок был продлен еще на семь дней — до 27 июля) предусматривал, что разделения на активных и рядовых, мобилизованных (подневольных) участников восстания производиться не будет — отношение ко всем одинаковое. Гарантировалась неприкосновенность личности явившихся, возврат им недвижимого имущества. Обязательным условием являлась сдача и регистрация оружия, а также регистрация в органах ЧК и милиции. Отмечалось, что добровольная явка в июле 1921 г. дала положительный результат, но оружия вернувшиеся повстанцы сдали мало — в основном возвращались без оружия {2: 471, 474, 502—505, 518}. ВЧК распорядилась составить на всех добровольно явившихся списки с подробными данными по каждому, в том числе с указанием социального положения — бедняк, середняк {2: 494}. Не явившимся после двухнедельника угрожали самыми суровыми мерами преследования и искоренения.

Длительная история повстанческого движения на территории Тюменской губернии фактически лишила ее органов власти на местах. В ходе восстания было убито около 5 тыс. партийных и советских работников {3: 764}. Выбираемые населением из местных крестьян члены сельских и волостных исполкомов часто сами оказывали повстанцам помощь (к примеру, подобные факты имели место в Упоровской, Лабинской, Плетневской волостях Ялуторовского уезда). В Упоровской волости местное население с помощью повстанцев обезоружило воинскую часть {2:485}.

Ожесточение власти и воинских частей в борьбе с повстанцами нарастало. На заседании Ишимского уездного комитета РКП(б) 3 сентября 1921 г. комбриг Буриченков (тот самый командующий, который в мае требовал его проконсультировать, как обращаться с крестьянской толпой) докладывал: зарублен Шевченко и еще 111 бандитов, при этом особо подчеркивал, что живых не брали: «рубилось все, что попадало под руку… обращение было самое жестокое» — находили повстанцев по домам по захваченным спискам. Всего зарублено 130 человек {2: 525. — Курсив авторов}.

Реквизиции, конфискации и мародерство воинских частей сопровождались случаями расстрелов добровольно явившихся. Отмечалась жестокость партизанских коммунистических отрядов из местного населения, созданных для самозащиты от нападений. Коммунистические отряды, никому не подчинявшиеся, отличились грабежами. Так, по фактам самовольных конфискаций и бесчинств одного из отрядов в Ялуторовском уезде вопрос рассматривался в губкоме РКП(б) {2: 490, 521}.

Тюменский губисполком и командование советскими войсками Тюменской губернии выпустили приказ 15 октября 1921 г., жестоко каравший за поддержку повстанцев: «Лица, уличенные в сношении с ними, добровольном их укрывательстве, в снабжении продовольствием, а также сообщении бандитам сведений о движении войск Красной Армии, подвергаются высшей мере наказания — расстрелу. Непринятие мер к охране и ограждению государственных учреждений и предприятий, ссыпных пунктов, а также к спасению жизни должностных лиц советской власти, продовольственных работников и коммунистов при посягательстве и вооруженных налетах бандитов должно рассматриваться как сочувствие и пособничество разбойникам, а потому жителей тех сел и деревень, где такие случаи будут иметь место, надлежит облагать — вообще всех — контрибуцией денежной и натуральной с конфискацией имущества» {2: 539}.