Цветные Стаи - Алёна Дмитриевна Реброва

пошли дальше, и когда песочные часы показали, что мы на ногах все двенадцать часов, Пена снова устроил привал. Мы прошли очередной спуск и вышли на ровное место.

– Свяжись с поверхностью, доложи, что пока мы примерно в семи километрах к северо-западу от территории фиолетовых, – велел Пена Угрю, закончив расчеты на своих картах.

Усталость уже не меньше пяти часов мешала мне держать глаза открытыми, и теперь я готов был провалиться в сон, просто моргнув. Пока Мидия готовила ужин, а Краб обсуждал с Пеной дежурство, я засыпал не меньше пяти раз, но заставлял себя просыпаться, чтобы услышать, что скажет Угорь.

Наконец, он заговорил.

– Я все передал, – сказал он. – На поверхности все спокойно.

Проглотив ужин, я, наконец, смог уснуть, и вырваться из этих кошмарных тоннелей.

Я старался увидеть Погодника, побродить с ним по берегу и расспросить поподробнее про дела наверху, но колдун лишь мелькнул в темноте и исчез.

Я проспал часов шесть, потом меня разбудил Краб и оставил дежурить.

Дело оказалось не из легких. Никогда до сих пор мне не приходилось сидеть одному и пялиться в неизменное пространство так, будто в любой момент могло произойти что-то новое.

Я сосредотачивал внимание на стенах, но под синим светом грибов они расплывались у меня перед глазами, голова начинала кружиться. Тогда я начинал смотреть в темноту, то по правую, то по левую сторону от нашего лагеря. И тут началось: мне то и дело чудились звуки, скрежетания, шаги, даже шепот. Все время казалось, что кто-то ходит метрах в пятидесяти от нас. Однако, даже когда мне казалось, что я ясно слышу шаги, я прислушивался и сразу же различал в них эхо водопада, который мы не так давно прошли.

Все это были игры света и эха, но я не мог перестать думать о человеке, которого почувствовал через мариний. Он должен быть где-то здесь, и рано или поздно мы наткнемся на его следы.

Песочные часы отмерили час моего дежурства, и к этому времени сидеть на месте уже было невыносимо. Я встал и ушел в темноту, подавляя страхи. Там хотя бы не было этого давящего синего света! От него я чувствовал себя так, будто у меня начинается приступ.

Потребовалось не так много времени, чтобы я привык к темноте, и, чем дальше я уходил от телеги, тем больше успокаивался. Из сплошной темени по очереди выступали линии сводов, и вскоре я уже мог свободно идти, чувствуя любой поворот. От обычного зрения это отличалось только тем, что я совершенно не различал цветов и деталей. Просто знал, где стена, а где можно пройти.

Оказавшись в полной темноте, когда, обернувшись назад, я уже не видел света грибов, я полностью успокоился. Выровнялось сердцебиение, мысли перестали мигать и собрались в стройный ряд, даже дышать стало легче.

Однако, я ушел слишком далеко от лагеря, и лучше бы мне вернуться, пока это еще возможно.

Я развернулся и пошел обратно, закрыв глаза, чтобы не раздражать их ярким светом грибов.

Когда все проснулись и поели, мы двинулись дальше. Я соврал Пене о том, что свет от телеги доводит меня до припадков, и попросился идти впереди. Конечно же, я получил отказ.

– Стойте! Мы идем не в ту сторону, – сказал я, когда по указанию Пены мы, наконец, выдвинулись. – Мы оттуда пришли.

– Этого не может быть, – возразил серый. – Я точно помню, что ложился в направлении нашего пути.

– Я тоже это помню, – сказала Мидия. – Дельфин, может, тебе опять плохо?

– Скоро мы наткнемся на мох, который срезал Угорь, вот увидите.

Так и случилось. Примерно через полчаса эхо водопада усилилось, мох стал редеть, и мы увидели огромный лоскут на полу пещеры.

– В пучину!… – воскликнул Пена. – Это невозможно!

– Что за дерьмо!? – вскрикнула Мидия. – Мы что, правда ходим кругами!?

– Не ходим мы кругами! – гневно выкрикнул серый. – Дельфин во время дежурства куда-то уходил, и надолго! Признавайся, это ты его срезал, пока мы спали, чтобы запутать нас!

– Я ходил в другую сторону, – сказал я. – Да и зачем мне вас путать? Мы все хотим вызволить пленников, среди них дорогие мне люди.

– Я не знаю, зачем это тебе, но другого объяснения тут нет! Вы с Угрем сговорились, чтобы провалить операцию!

– Здесь небезопасно, не просто так люди теряются тут. Здесь что-то не так… не так, как на поверхности.

Я взглянул на идеально ровные каменные стены. Камень ли это вообще? Может ли камень быть таким теплым на такой глубине?

– Что ты задумал, мутант? Говори сейчас же!

– Я ничего не задумал, – ответил я, взглянув на Пену.

Он был сильно напуган, его грудь вздымалась под курткой, как меха. Собственное бессилие его злило.

– Ты ведь был здесь, прятался, пока мы занимали Огузок, а потом вдруг появился ни с того, ни с сего! Попади я в пучину, если это не какой-то план, чтобы заманить нас в ловушку!…

– О, да, это был наш коварный план, заманить трех ничего не значащих черных под землю! – я хмыкнул, покачав головой. – Ты меня раскусил.

– Выкладывай, что у тебя на уме!

– Я думаю, все дело в свете, – сказал я, подумав. – Может, я и ошибаюсь, но мне кажется, мы не должны полагаться на глаза и уши. Это эхо и мхи… кто знает, как это на нас действует? Нужно понять, где обман. Что-то заставляет нас путаться… я думаю, это свет.

– Предлагаешь двигаться в полной темноте? – нахмурился Пена.

– Да. Ночью, когда я ушел от лагеря, мне стало легче находиться здесь. Свет – коварная штука. На самом деле грибы на нашей тележке дают возможность разглядеть очертания тоннелей намного дальше, чем нам кажется. Надо только привыкнуть, и тогда мы сможем видеть больше, чем жалкие два метра. Может, в этом и кроется обман?

– Какой-то бред!

– Пойдем впереди вместе со мной, – предложил я. – Убедишься сам.

Спорить можно было бесконечно, но все-таки Пена уступил. Мы с ним отошли довольно далеко, привязав к телеге веревку.

Если с одного из концов веревки дергали один раз, значит, все хорошо. Два раза – мы с Пеной возвращаемся к телеге. Три раза – опасность.

– Что это за штучки? Не хочешь ли ты сказать, что видишь в темноте!? – ворчал серый, когда мы отошли от других. – Я словно в могиле!

Однако, спустя время и Пена стал видеть очертания тоннелей. Мы были в пятидесяти метрах от телеги, и по ее свету было совершенно очевидно, что мы идем кругом, иначе ее свет