Друд, или Человек в черном - Дэн Симмонс

Диккенс посмотрел на меня так пристально, так холодно, что я невольно отпрянул назад в кресле.

— Да, — сказал Неподражаемый. — Когда дело касается Друда, все может быть. Этот монстр мог заставить меня убить мальчика и принести деньги в подземный храм, а я ничего не помнил бы. Я бы считал все произошедшее сном, смутным воспоминанием о каком-то спектакле, виденном в далеком прошлом.

У меня бешено заколотилось сердце и перехватило дыхание, когда я услышал такое признание.

— Или же, — продолжал Диккенс, — он мог заставить вас совершить это, милейший Уилки. Друд знает вас, разумеется. У него на вас виды.

Я выпустил струю дыма, закашлялся и попытался справиться с сердцебиением.

— Чепуха, — сказал я. — Я никогда не встречался с этим человеком, если он вообще человек.

— Вы уверены? — На губах Диккенса опять играла неприятная улыбка.

Я вспомнил его недавнее странное упоминание о видении, явившемся мне в бирмингемском театре. Сейчас было самое время спросить, откуда он о нем знает, — возможно, другого такого удобного момента больше не представится, — но теперь острая боль пульсировала в висках в такт частому биению сердца, и я задыхался от жары.

— Так вы говорите, он приходит к вам домой, — сказал я, решив не поднимать интересующий меня вопрос.

— Да… — Диккенс со вздохом откинулся на спинку кресла и затушил окурок сигары. — Я безумно устал от всего этого, Уилки. Необходимость таиться и скрываться. Снедающий душу страх. Лицемерие и притворство перед Друдом. Поездки в Лондон и походы в Подземный город со всеми его кошмарами. Постоянное сознание опасности, грозящей Джорджине, Кейти, детям… Эллен. Я безумно устал от всего этого.

— Разумеется, — пробормотал я.

Я подумал об инспекторе Филде и остальных, которые мокли на улице под дождем. Ждали в засаде.

— Так что сами понимаете: я должен уехать в Америку, — прошептал Диккенс. — Друд не последует за мной туда. Он не может туда поехать.

— Почему?

Диккенс резко выпрямился и уставился на меня расширенными глазами. Впервые за все время нашего знакомства я увидел на лице друга выражение неподдельного ужаса.

— Просто не может! — выкрикнул он.

— Ну да, конечно, — торопливо согласился я.

— Но во время моего отсутствия, — прошептал Диккенс, — вы будете в опасности, друг мой.

— Я? В опасности? С чего бы вдруг, Чарльз? Я не имею ни малейшего касательства к Друду и страшной игре, которую вы и Филд ведете с ним.

Диккенс потряс головой и несколько мгновений молчал, даже не улыбаясь. Наконец он проговорил:

— Вы будете в опасности, Уилки. Друд уже расправлял над вами черные крыла, всецело подчиняя своей власти, по меньшей мере однажды — и почти наверняка не раз. Он знает, где вы живете. Он знает ваши слабости. И что самое ужасное для вас — он знает, что вы писатель, ныне пользующийся популярностью в Англии и Америке.

— Какое отношение это име… — начал я и осекся на полуслове.

Диккенс кивнул.

— Да, — прошептал он. — Друд выбрал меня своим биографом, но он знает, что легко найдет мне замену, если я умру… или если он разоблачит мою рискованную игру и решит расправиться со мной. Я уеду в Америку не раньше ноября — мне нужно уладить много дел и постараться убедить Друда, что я отправляюсь в Штаты единственно с целью договориться о публикации его биографии, — и до моего отъезда нам с вами еще не раз представится возможность побеседовать на самые разные темы, Уилки. Но пообещайте мне сейчас, что вы будете очень осторожны.

— Обещаю, — сказал я.

В тот момент я понял со всей определенностью: мой друг Чарльз Диккенс сошел с ума.

Мы немного поговорили о других предметах, но у меня страшно болела голова, а Диккенс явно изнемогал от усталости. Еще не было и одиннадцати, когда мы пожелали друг другу спокойной ночи и Диккенс отправился в гостевую комнату, а я в свою спальню.

Я велел служанке погасить все лампы в доме.

Я разбудил Кэролайн, заснувшую в моей постели в ожидании меня, и отослал вниз, в ее собственную спальню. Сегодня ей не стоило оставаться на втором этаже, где ночевал Диккенс.

Я переоделся в халат и выпил три стакана лауданума. Однако лекарство, обычно мне помогавшее, этой июньской ночью не уняло ни телесной боли, ни душевной тревоги. Какое-то время я лежал в темноте — сердце тяжко билось в груди, точно маятник бесшумных часов, — а потом встал и подошел к окну.

Дождь прекратился, и теперь над землей стелился летний туман, просачиваясь сквозь живые изгороди и кусты в маленьком парке напротив. Луна скрывалась за плотной облачной пеленой, но низкие облака, стремительно плывущие над крышами домов, источали жидкий сероватый свет. В лужах дрожали желтоватые блики от фонаря на углу. Сегодня на обычном посту никто не дежурил, даже мальчишка, заменивший Гузберри. Я задумался, где же заняли позицию инспектор Филд и его многочисленные агенты. В пустующем доме по соседству? В темном переулке восточнее?

Настоящие часы — в коридоре на первом этаже — медленно пробили двенадцать.

Я вернулся в постель, закрыл глаза и попытался отрешиться от тревожных мыслей.

До слуха моего долетел слабый звук, раздавшийся где-то далеко внизу и распространившийся по полым стенам. Тихий шорох. Легкое царапанье и поскребывание. Скрип двери? Нет, вряд ли. Значит, окно? Нет. Осторожная возня с недавно положенными кирпичами в кромешной подвальной тьме или осторожное, целенаправленное шевеление между кучами угля. Но определенно какое-то царапанье и поскребывание.

Я сел в кровати и нервно подтянул одеяло к самому подбородку. Проклятое писательское воображение, вероятно дополнительно разгоряченное лауданумом, явственно нарисовало мне крысу размером с крупного шпица, протискивающуюся сквозь вновь пробитую дыру в стене угольного подвала. Но у этой громадной крысы было человеческое лицо. Лицо Друда.

Скрипнула дверь. Тонко заскрипели половицы.

Неужто Диккенс крадется прочь из дома, как с уверенностью предсказывал инспектор Филд?

Я выскользнул из постели, надел халат и, опустившись на одно колено, по возможности тише выдвинул нижний ящик комода. Там под стопкой летнего нижнего белья лежал огромный револьвер, выданный мне сыщиком Хэчери. Крепко сжимая в руке до нелепого увесистое, громоздкое оружие, я на цыпочках подошел к двери и осторожно приоткрыл ее, поморщившись от жалобного стона дверных петель.

В коридоре никого не было, но теперь я различал голоса. Шепчущие голоса. Мне показалось — мужские, но я не был уверен.

Радуясь, что не снял на ночь чулки, я тихонько вышел в коридор и остановился у темной лестничной площадки. С первого этажа не доносилось ни звука, если не считать глухого стука маятника да утробного тиканья напольных часов. Снова послышались шепчущие голоса. Они раздавались где-то совсем рядом.