Княгиня Ольга. Две зари - Елизавета Дворецкая

– У тебя там внутри есть кто? – Он глянул на стоявшего рядом Воюна.

– Отец мой. Он там живет.

– Отец? – Лют поднял свои ровные русые брови. – Сколько ж ему лет?

– Он сам не помнит. На восьмом десятке где-то. Чуток был помоложе Етона… ну, того, старого…

Воюн и сам не заметил, как начал думать о нынешнем Етоне, как о другом человеке – не о том, старом, что семнадцать лет назад подарил его новорожденной дочери обетный перстень. Старого ведь он знал много лет и не мог не разглядеть, что у того и этого разница не только в возрасте.

– Припасы у него там есть? Колодец?

– Колодца нет, паробки отцу воду таскают. Нынче три ведра принесли. Припасов тоже нет особо – пиров не готовим нынче. Бабы носят брашно готовое. Носили сегодня с утра, да что там – каши горшок да яиц пяток. Он ест мало…

Лют призадумался. Не будь там того деда, Етон в осаде живо бы запросил мира – семь человек и шесть лошадей надо кормить и поить. Но деда голодным не оставишь. Придется кормить всех – иначе Етон отнимет дедову кашу, с него станется. И вывести такого заложника не позволит – он ведь не дурак…

И войти туда, жма, нельзя. То есть с целью учинить насилие. Можно пойти поговорить – но при мысли о разговорах с Етоном Люта тянуло сплюнуть. Захочет – пусть сам беседу заводит. А взять его за яйца и выволочь из кольца вала – нельзя. Оскорбление богам и самому Воюну со всем его родом. Остается ждать и искать способ выманить беглецов.

Эх, был бы здесь Мистина! Он бы живо придумал что-нибудь. Досадливо встряхнув плетью, Лют тронул коня и поехал к отрокам – распорядиться насчет костров ночью.

– А может… – окликнул его Воюн.

– Что? – Лют обернулся, придержав коня.

– Может, потолковать с ним, – Воюн кивнул на святилище, – пусть он тебе деву отдаст, а ты его отпустишь на все четыре стороны? Не век же ему там сидеть!

Старейшине очень не хотелось, чтобы его родовое святилище подвергалось осаде.

– Нет. – Лют чуть помедлил, потом мотнул головой. – Не зря его боги на край того света привели. На сей раз… я с ним покончу.

* * *

Малушины мечты почти осуществились. Вот что значит по-настоящему промерзнуть, изголодаться и устать: когда она очутилась в дедовой избе у теплой печки с глиняной чашкой, в которой исходил паром настой чабреца со смородинным листом, в сухих чулках (из собственного короба), она почувствовала себя почти счастливой. Ни о каких великих свершениях Малуша сейчас не думала: немного согревшись и подкрепившись, она подбодрилась так, как не предполагало их невеселое положение.

– Будь цела, дева! – очень приветливо сказал ей дед, седой, как пух рогоза, когда она вошла сюда. – Ты кто такая?

– Будь цел, дедушка! – Она поклонилась. – Я Малуша. Из Киева… то есть из Вручего.

– Ты мне родня?

– Нет. – Она удивилась вопросу, не зная о том, что дед Благун часто не узнает собственных родичей и привык спрашивать об этом. – Но я подружка внучки твоей, Обещаны.

Они поговорили про Обещану, потом дед спохватился:

– А ты голодна?

Малуша подтвердила, что так оно и есть, и дед захлопотал: стал заваривать настой, греть кашу в горшке на печи, отрезал несколько ломтей от половины коровая, лежавшего в рушнике на столе, вытащил откуда-то три печеных яйца и позвал ее к столу. Так быстро и ловко управился, как не всякая баба сумеет. Малуша дивилась – она сейчас увидела этого деда впервые, но уже казалось, что они век знакомы и что он и ей тоже родной дед. Он совсем не походил на Олега Предславича, но была в нем какая-то священная, стихийная доброта, не различающая своих и чужих, как свет солнца, греющий всех живых людей одинаково. Живя на грани того света, старик был будто воплощенный чур, для которого всякий гость – его правнук.

Малуша принялась за еду, и к ней стала быстро возвращаться бодрость. Лют Свенельдич нагнал их, но здесь, в святилище, они в безопасности, и терять надежды не стоило – Етон сказал, что вот-вот им подойдет подмога из того самого Драговижа, куда они не смогли попасть. Или даже из Плеснеска, где воевода Семирад собирает для них войско. Им нужно только подождать, пока те или другие подойдут и выведут их отсюда. Зато ни Лют Свенельдич, ни кто другой – даже сам Воюн – не посмеет силой вытащить их из-под защиты богов или причинить им здесь вред. И правда – она сама видела с вала, куда Етон помог ей взобраться, как Лют смотрел на ворота, сидя на коне, но приблизиться даже не пытался. Хотя что эти ворота – и дитя отворит, на вал женщина залезет.

В избу вошли Етоновы отроки – они первым делом обыскали святилище, проверяя, что здесь есть полезное в их положении. Худо было то, что не нашлось никакой воды – шесть лошадей выпивают по три ведра в день каждая. Таскать им столько воды, понятное дело, кияне не станут, и лошадей придется выгнать наружу. Думарь намекнул, что лошади им понадобятся как запас мяса, если Лют не пропустит сюда припасов и попытается взять их измором – каковое решение напрашивалось само собой. Решили пять голов выгнать, одну оставить и забить на крайний случай. Под углы крыш подставили все найденные ведра и бочонки – собирать дождевую воду.

В дедовой избе всем было тесно, и отроки растопили печь в одной из двух обчин. Запас дров на горе имелся порядочный – Воюн заготовил для отца на всю зиму. Двое остались в дозоре, остальные завалились спать. Малуша предпочла приютиться у деда. Он уложил ее на полати, и она заснула, почти как мечтала – в тепле, в сухих чулках и под одеялом, правда, овчинным, но сухим и теплым. И тут же ей приснилось, будто она лежит в девичьей избе на киевском дворе, на той самой лавке, где по вечерам раскатывала свой постельник, а где-то рядом Векоша жалуется, как ее старые ноги болят, а Зябка с Лиской шепотом обсуждают красавцев телохранителей…

Всю ночь вокруг святилища горели костры – настолько близко один от другого, что не осталось неосвещенных мест. Проскочить было невозможно – к разочарованию Етона, который ждал ночи не без надежды. К утру ничего не изменилось – все так же вокруг святилища несли дозор Лютовы отроки; сменяясь, уходили отдыхать в Укром.

Ближе к вечеру с востока подошел еще один такой же отряд – видимо, Лют еще вчера послал в Горинец за всеми своими людьми. Он не знал, чего Етон ждет – мог только догадываться, – и на всякий случай хотел иметь все свои силы при себе. Етон рассчитывал, что к нему пришлют послов, но никто не приходил. Отроки видели с вала, что среди киян находится и Олег Предславич, но даже он почему-то не предлагал переговоров о судьбе своей внучки. И это всех тревожило, наполняло нехорошим ожиданием, что им готовят какую-то страшную гибель, от которой разговоры не спасут. Етон и отроки все время толковали, скоро ли можно ждать помощи из Драговижа. Догадается ли Плетина послать кого-то на развед? Много ли людей соберет? Скоро ли подойдет Семирад? После первого года пребывания под властью киевских князей многие в земле Бужанской жаждали сбросить зависимость и не платить дани чужому князю, поэтому Етон надеялся, что Семирад соберет хорошее войско. Вот только времени у него на это было мало, и как бы ему не опоздать.