Сюзанна и Александр - Роксана Гедеон

– Сегодня я набрался смелости признаться. Продолжать делать ошибку за ошибкой, исходя из чувства гордости, – это показалось мне глупым. Я увидел ваши слезы, Сюзанна. Они никогда не были притворными.

И совсем уже тихо он закончил:

– Я давал слово никогда не заставлять вас плакать.

У меня сжалось сердце.

– Александр, скажите мне только одно…

– Что?

– Вы не жалеете, что епископ не дал вам развода?

– Не жалею.

Сжимая мою руку, герцог произнес:

– И даже если вы не можете простить меня, я все равно прошу прощения. Мне даже ничего не хочется знать.

– Чего именно?

– Всех обстоятельств того прискорбного происшествия.

– И напрасно, – произнесла я сухо. – Если бы вы хоть раз проявили желание послушать подробности, вы бы поняли, как беспричинно было ваше ожесточение.

Я почувствовала, как напряглась его рука. Я впервые столь смело затронула вопрос, о котором даже заикаться раньше боялась. Это могло привести его в бешенство. Но, с другой стороны, мне сейчас было все равно. Я была успокоена его словами, но пустота и безразличие в душе оставались. Впервые, пожалуй, я была так безучастна и равнодушна к Александру.

– У меня что-то перегорело в душе,– произнесла я едва слышно, сама не замечая, что говорю вслух. – Но ради Филиппа мы обязаны это вытерпеть.

– Вытерпеть что?

– Наш брак…

Это слово будто упало с моих губ. Я подняла голову и погасшими глазами поглядела на Александра.

– Невероятно, – сказал он, пристально наблюдая за мной. – Когда я вел себя иначе, вы были полны жизни, а теперь, когда я попросил прощения, вы стали словно потерянная. Еще полчаса назад, обвиняя меня и говоря о дочери Эжени, вы вся пылали. Что же случилось?

– Не знаю. Может быть, мне теперь нечего добиваться.

– Сюзанна, – сказал он требовательно, – что вы чувствуете ко мне?

– Ничего.

Я сказала правду. Но он не рассердился. Усмешка тронула его губы, и он сильнее сжал мою руку.

– Такое уже было. Я не боюсь безразличия. Я завоевал вас один раз, завоюю и во второй.

– Вряд ли. Я уже не та, что прежде.

– Вы не знаете меня, дорогая.

Он не понимал. Я попыталась объяснить, сделав жест рукой:

– Александр, это все напрасно… Я уже не та, поймите. Я теперь стала взрослая. На меня мало что подействует. Я одного прошу: оставьте меня в покое.

– Хорошо, – неожиданно согласился он. – Только не сегодня. Договорились?

Я безучастно кивнула. Дождь все лил и лил… Мне было до того тоскливо, что слезы снова набежали мне на глаза и капнули прямо на руку Александра.

– Вы плачете, – сказал он, вздрогнув.

– Это дождь, – возразила я несмело.

– Нет, вы плачете. Боже мой, я не могу это видеть.

Он взял в ладони мое лицо. Я отчаянно старалась не плакать.

Он привлек меня к себе – нежно-нежно, как ребенка, и поцеловал сначала лоб, потом мои заплаканные глаза.

– Боже мой, – прошептал он дрогнувшим голосом. – Я же люблю вас, саrа.

Он снова поцеловал меня. А мне вдруг стало так больно от воспоминаний о нашей любви, о том, что уже не вернется, о том, какая я теперь стала – безучастная и слабая – мне стало так больно и жалко, что слезы сами полились у меня из глаз. Задыхаясь, я обвила руками шею Александра в каком-то отчаянном порыве, словно пытаясь вернуть утраченное, и наши губы встретились.

Его пальцы погружались в волосы, ласкали шею, затылок. Я полуоткрыла рот, мы принялись целоваться короткими, ласкающими, мимолетными поцелуями, одно беглое прикосновение губ сменялось другим; потом его язык мягким нажатием разжал мои зубы, и Александр прильнул к моему рту так страстно и жадно, словно хотел подчинить себе. Я, впрочем, нисколько не сопротивлялась. Этот поцелуй поддержал меня, придал сил.

– Я тоже люблю вас, – прошептала я, когда он осыпал поцелуями мою шею и плечи. – Я тогда сказала неправду… я до сих пор люблю вас.

– Не прощайте меня так быстро. Я этого не заслуживаю, – произнес он, лаская губами мое ухо.

– Я вас не простила.

Он отстранился и заглянул мне в глаза.

– Александр, – прошептала я, – я хочу уйти отсюда.

– Что за глупости, – произнес он, все еще не выпуская меня из объятий. – Я никуда не отпущу вас.

– Даже теперь, когда вы знаете, что виноваты передо мной?

Мой голос прозвучал довольно ровно, отрезвленно. Высвободившись из его объятий, я села прямо, нервно теребя оборку на платье. У меня слегка дрожали губы. Я собиралась с мыслями, а когда заговорила, то была полностью уверена, что говорю о том, чего хочу.

– Александр, мне надо уйти, – сказала я, подчеркивая слово «надо». – По многим причинам… Я устала от Белых Лип. От вас… Да-да, от вас. Мне слишком трудно с вами.

– Возможно, дальше все будет иначе, Сюзанна?

– Не знаю. Когда вам было трудно со мной, вы избавились от меня. Я хочу сделать то же самое.

Скрипнув зубами, он произнес:

– Не беспокойтесь. На днях я уеду. Вполне может быть, что до самой осени. Вы отдохнете от меня.

– Нет. Я хочу в Сент-Элуа. Я хочу уехать туда с детьми. Если… если вы действительно чувствуете хоть какую-то свою вину, вы позволите мне это.

– Вину я чувствую. Но разве из-за этой вины я должен лишаться Филиппа? Перед ним я ничуть не виноват.

Я не отказала себе в удовольствии язвительно сказать:

– Я – тоже. Однако я лишилась его на целых полгода.

– И я должен подвергнуться такому же наказанию?

– Не знаю. Может быть. Я не могу сейчас оставаться с вами. Мне нужен отдых. И я это серьезно говорю, Александр.

– Странное заявление после того, что вы сказали раньше.

– Это отказ? – спросила я напряженным голосом.

– А могу ли я согласиться, если совершенно не понимаю, чего вы добиваетесь?

– Нет, – сказала я, чувствуя, как во мне закипает гнев, – вы просто рады еще раз проявить свою власть! Вам прекрасно известно, что без вашего согласия я не смогу уйти, и вы рады видеть меня беспомощной! Вы просите прощения и сразу же совершаете новую ошибку! Черт возьми, может быть, епископ был тысячу раз не прав, когда отказал нам в разводе!

Я выкрикнула все это прямо ему в лицо. Тишина повисла между нами. В сумраке глаза Александра казались совсем черными и блестящими. Я передернула плечами и отвернулась. У меня дрожали пальцы. За пять минут я испытала целую гамму чувств – от безразличия до любви – и опять вернулась к враждебности. Мне до сих пор было трудно определиться со своими ощущениями, но единственное, что я хотела, – это уйти из Белых Лип.