Повторение пройденного. Повести о женщинах - Сергей Алексеевич Баруздин

совсем другое, не связанное с этим человеком в белом халате и белой шапочке.

— Алексей Архипыч я, Лешка, Алешка, Дементьев, неужели не помнишь? — спросил он, глядя прямо в ее лицо. — Ведь ты это, Тася?

14

Они встретились дома у Алексея Архиповича. Поначалу все было чинно, словно на дипломатическом приеме. И хотя Вовка бегал без конца от стола куда-то в соседнюю комнату, и хотя Маринку через каждые пять — десять минут вызывали к телефону, ужин сохранял нарочитость официальной встречи.

— А все же вы далеко забрались, Людмила Петровна, — говорила Тася.

— Ну, что вы! — улыбалась Люся. — Разве Зюзино — это далеко! И метро рядом, и автобусное сообщение. Скоро и троллейбус, кажется, будет…

Сам Алексей Архипович почему-то чувствовал себя неловко, мельтешил, старался угодить за столом то Тасе и Марине, то Люсе, то — наоборот! — явно не угодив Вовке, сказать ему, что тот плохо ест, мусолит и вообще…

Все стало проще после трех-четырех рюмок. Вовку уложили спать, Марина пошла в кино на последний сеанс, а оставшиеся опять налили по полной.

— Я хочу выпить, — сказал Алексей Архипович, — за Люсю, то бишь жену мою, Людмилу Петровну, и за тебя, Тася, друга детства, и за женщин, прошедших войну!

Все чокнулись. Тася сказала: «Премного благодарна!» — и все выпили, после чего все пошло по-человечески. И воспоминания у всех нашлись, и темы для общих разговоров.

— У меня Андрюшка тоже в Бауманское поступил, по конкурсу хорошо прошел, — говорила Тася. — Вот бы как-нибудь встретиться нам всем, я бы Андрюшку своего с вашей Мариночкой познакомила. Одногодки они, интересно! Вот вы, Алексей-то Архипыч, знаете, как…

Алексей Архипович:

— Тась! Опять ты со мной на «вы»?

— Да что вы! Это я просто так…

Потом словно вспомнила:

— Андрюшка мой стихи любит. И наука у него и стихи…

— Так ты… Значит, в тебя сын, раз стихи любит! — сказал Алексей Архипович.

— Да, вот подсказать не можете ли, — сказала Тася. — Читали мы как-то с Андрюшкой поэта такого, Бориса Ручьева. «Любава» называлась. А потом искали что-нибудь его же, не нашли. Я все лотки обегала и Андрюшка — ничего не нашли. Не поможете, Алексей Архипыч? Может, вам легче где-то достать?

— Постараюсь, Тася, — пообещал он. — Борис Ручьев, говоришь? Постараюсь? Запомню!

И опять шли воспоминания. Видно, уж таков по натуре русский человек, что, случись ему выпить рюмку-другую, никак без воспоминаний не обойтись. А если уж фронтовики бывшие встретились, то — без фронтовых воспоминаний. Тася вспоминала что-то свое, и Люся вспоминала. И Алексей Архипович, наперекор здравому смыслу, перебивал женщин и долго, слишком подробно повествовал о каких-то своих боевых эпизодах.

Кажется, жена его, Люся, нарушила весь этот разговор, сказав:

— Теперь посуду соберем! Пора накрыть под горячее.

— А вообще-то я счастливая! — вдруг сказала Тася. — Правда, счастливая! Войну прошла — живой осталась. Сына взяла из детдома, малюсенького такого, год с половиной, вырастила и вот вроде в люди вывела! И сама! Вот хоть и на пятый десяток дело идет, здорова, пенсию получаю! А тут, понимаете, к двадцатилетию победы орден мне еще вручили, за сорок первый, третий по счету, и медаль «Партизану Отечественной войны». Полковник в военкомате вручал, важно так, как генералу какому…

— И еще медаль будет, — сказал Алексей Архипович, — «В честь двадцатилетия Победы…».

— Вот я и говорю: счастливая я, — подтвердила Тася. — А что, разве не так?

Он провожал ее поздно. Хотел вызвать такси — она отказалась. Хотел довезти на автобусе до метро — тоже отказалась.

Алексей Архипович проводил Тасю до лифта, нажал кнопку:

— Ну, хоть так…

— Спасибо вам, Алексей Архипыч! — сказала она. — Очень хорошо все у вас было.

— Опять ты со мной на «вы»?

— Так это не сердитесь, — сказала она. — Людмиле Петровне еще раз спасибо! И ребяток целуйте. Хорошие они у в… у тебя…

Как раз пришел лифт, и Алексей Архипович открыл дверцу:

— Ну, спасибо тебе, Тася! За то, что пришла, спасибо! А завтра увидимся в клинике…

Она вошла в кабину лифта, но придержала рукой дверь:

— Вот, Алексей Архипыч, вы все: на «вы», на «ты»! А я ведь, Алеша, если по чести сказать, больше всего тебя и любила всю жизнь… Так вот!.. Ну, прощай! До завтра!

И она захлопнула дверь.

И кабина пошла вниз.

• ПОВЕСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

ВЕРИТЬ И ПОМНИТЬ

Прошлой зимой я получил телеграмму от Николая Ивановича, старого фронтового товарища. Телеграмма на первый взгляд была полушутливая, полусерьезная: «Приезжай погостить, отдохнуть. Бери больше бумаги, чернил. Расскажу одну историю. О женщине и ее сыне. И не только о них. Не пожалеешь! Жду! Николай».

Товарищ мой учительствовал в небольшой сельской школе, в ста километрах от областного российского города.

Не долго думая, я собрался и поехал… И не пожалел. Во всяком случае, недавно я ездил туда опять. То, что я увидел там и узнал, и стало этой небольшой повестью…

1

После уроков Тимка задержался в школе. Он кормил рыб и птиц, чистил клетки, менял воду в большом аквариуме. Рыбы там были теперь самые что ни на есть простецкие, из соседнего пруда. А прежде, говорят, интересные водились — хвостатые, будто породистые петухи. Но как-то пустили мальчишки в аквариум двух маленьких усачей. В пруду их поймали, что ли, или в речке. Так эти самые усачи за одну ночь пожрали всех красивых рыб. Усачей за это выбросили школьному коту, а новых хороших рыб так и не достали.

— Сами виноваты, — сказал директор. — Вы бы еще акулу туда пустили…

В Единицах был и пруд и небольшая речка. В теплое время многие занимались здесь рыбалкой.

И рыба в этих местах именовалась почему-то по-своему. Обычные караси звались пегашками, плотва — блестунами, окунишки — красноперыми, а сомы — усачами.

Правда, мать спорила.

— Какая сейчас рыба! — говорила она. — Вот до войны, правда, была… Красивая рыба была!

До войны. Мать почему-то всегда говорила эти слова — «до войны». И еще тоже часто — «в войну». Вроде так получалось, что и до войны и в войну было что-то настоящее…

Как-то Тимка даже не выдержал, спросил:

— А ты что все войну вспоминаешь?

— Она в душе, Тимок, прошла, — сказала мать. — Не забыть ее потому нам, никак не забыть… Не дай бог тебе такого пережить, Тимок, — войну!

Сам Тимка рыбалку не очень любил. Но однажды он все же пошел на речку с удочками. Ради матери. Обидно ему стало. Во всех домах, где отцы есть, частенько едят уху