Хроники Раздолбая. Похороните меня за плинтусом-2 - Павел Санаев

«Надо выкарабкаться! Надо выбраться наверх!» — настраивал он себя, решив не сдаваться.

Он понимал, что работа массажиста может стать только первой ступенькой лестницы, по которой ему необходимо взойти. Но куда ведет эта лестница? Какие ступени могут быть следующими? Издательство дяди Володи умерло, рисованием ничего не добиться… Как подниматься, если в соленой жизни Лещам не осталось никаких возможностей?

«Надо стать Барракудой! — увидел Раздолбай единственный выход. — Беспощадным хищником, который знает, к чему стремится, и готов ступать по головам. Что делал бы Барракуда, если бы начинал массажистом? Скопил бы деньги, откладывая каждый рубль, открыл бы салон и собственные курсы, нанял других массажистов — выжал бы из них все, чтобы вложить деньги еще в несколько салонов…»

Раздолбай представил, как тетка с водянистыми пальцами просит «прибавить хотя бы сорок рубликов, потому что совсем нечем платить за квартиру и детки не ели».

«Рентабельность моего бизнеса не позволяет платить вам больше, — мысленно ответил Раздолбай тетке, получая удовольствие от своей жесткости. — Я вам не ЦК КПСС, которого больше нет, чтобы думать о ваших детках. Зачем вы рожали их, если понимали, что не сможете прокормить? Не хотите работать за эти деньги, проваливайте — мои курсы каждый месяц выпускают десятки таких, как вы. Я через все это прошел, сам с этого начинал».

Думать, как Барракуда, Раздолбаю понравилось. Он взглянул на себя в зеркало, и ему почудилось, что в его лещовых глазах появился барракудий отблеск.

«Надо все время крутить в голове такие мысли, — сказал он себе. — Быть Барракудой надо учиться! Теперь осталось выпросить у родителей взаймы десять тысяч, а если откажутся, то и здесь проявить себя Барракудой. Вырвать эти деньги, выгрызть, выцарапать! Потребовать так, чтобы отказать не посмели!»

Пробуждая в себе хищника, Раздолбай позвонил домой.

— Сыночек, здравствуй, — обрадовалась ему мама.

Барракуда чуть не растаяла у Раздолбая внутри, но он взял себя в руки и, поболтав для приличия о домашних делах, перешел к делу:

— Мам, у меня к тебе серьезный вопрос. Можешь дать взаймы десять тысяч на два месяца, я тебе потом верну по частям.

— Что у тебя случилось? — испугалась мама.

— Ничего не случилось, не бойся, я в карты не играю. Деньги нужны для дела.

— Какого еще дела?

— Так ли важно какого? Я знаю, что эти деньги у вас есть, и твердо обещаю вернуть. Что еще нужно?

— Что ты со мной говоришь таким металлическим голосом?

— Нормальным.

— Я такого разговора не приемлю. Это немаленькие деньги, которые я так просто дать не могу, и тем более ничего не собираюсь давать, если не могу получить простой ответ.

Услышав, что мамин голос тоже металлизируется, Раздолбай смягчил тон.

— Мам, я у тебя разве часто деньги просил? Я прошу не на веселье, не шмоток купить. Мне нужны деньги, чтобы… научиться одной профессии.

— Какой профессии?

— С ней можно будет найти работу.

— Ты учишься в институте, только второй курс заканчиваешь. Куда ты сейчас сорвешься в другое место, чтобы всю преж нюю учебу насмарку? Нет денег самостоятельно жить — значит, возвращайся! Я ключи тебе дала, чтобы ты астмой не страдал, пока лак выветривался, а ты с концами свалил.

Раздолбай задрожал от обиды и негодования, но решил не отступать — какой же он Барракуда, если сникнет от первого же отказа?

— Дядя Володя дома?

— Дома, а что?

— Я хочу с ним поговорить.

— А что с ним говорить по этому поводу, если я уже все сказала тебе?

— По вопросу денег все равно решаешь не ты.

— Ты не многовато берешь на себя?

— Дай мне дядю Володю, ты мне уже все, что могла, сказала.

По грохоту в мембране, Раздолбай понял, что мама швырнула трубку на стол. Послышались повышенные голоса — судя по всему, родители обсуждали, как Раздолбай не прав.

«Ни за что не вернусь к ним!» — подумал он.

Дядя Володя подошел к телефону.

— Ну, что ты доводишь мать?

— Я не довожу. Попросил взаймы денег, чтобы пойти учиться.

— На кого?

— Это так важно?

— Ты что, не понимаешь, что если не скажешь, то никто тебе ничего не даст?

— На массажиста, — нехотя признался он.

— Не понимаю, — удивился дядя Володя, — выкинуть все, что умеешь, и пойти в обслугу?

— То, что я умею, никому не нужно. И я не собираюсь ничего выкидывать, буду рисовать в свободное время. Чехов был врачом, и ничего — книжки успевал писать.

— Ну, между врачом и массажистом есть разница.

— Если такая, как между мной и Чеховым, то это неплохо.

— Неплохо для массажиста или неплохо для Чехова?

Раздолбай засмеялся, и дядя Володя тоже.

— Ладно, считаю на этой шутке разговор оконченным. Завязывай с мудачеством, возвращайся домой. Вместе будем решать, как тебе жить.

Дядя Володя поставил точку не терпящим возражений тоном и положил трубку. Ярость и отчаяние вспенились в крови Раздолбая бешеной газировкой. Он ни за что не хотел возвращаться к родителям. И дело было даже не в том, что ему дорога была свобода курить и валяться на диване с «Пентхаусом». Больше всего он боялся, что отчим-Лещ и мама-Плотва помешают ему стать Барракудой. Даже если они дадут деньги на учебу и смирятся с его работой, при них он не сможет открыть массажный салон. Мама станет мучить его упреками, что он «испортился», «говорит металлическим голосом», стал «помешанным на деньгах уродом». Отчим будет говорить глупости, что он эксплуатирует людей. Живя с родителями, он вырастит из себя чахлую беззубую Барракуду, которую загрызут другие, а это даже хуже, чем оставаться Лещом. Нет, возвращение к родителям — это проигрыш, и все из-за каких-то жалких десяти тысяч!

— Деньги! Где же взять деньги?

Вариант занять у Мартина Раздолбай даже не рассматривал. После визита Мурены он стал для него почти врагом, а врага можно было только побеждать, но никак не просить о помощи. Оставалось что-то продать. Раздолбай обвел взглядом полупустую комнату, и взгляд, словно стрелка компаса, остановился на стопке Белочкиных кассет. Хромовые «Макселлы», запечатанные в золотую пленку смотрелись как слитки.

«Нет, нет… Это невозможно! Я такого никогда не сделаю, — погнал Раздолбай испугавшую его мысль, и тут же сам себя спросил: — А почему? Не убийство же это, в самом деле».

В голове Раздолбая заметались два голоса, но не как раньше, когда один из голосов был мудрее. Оба голоса были его собственными — оба кричали от неуверенности и пытались один другого переубедить.