Сонька Золотая Ручка. История любви и предательств королевы воров - Виктор Мережко

— В кандалах?

— Так точно! Она ведь пыталась бежать и получила за это пятьдесят ударов палкой.

— Разве отсюда возможно бежать?

— Невозможно!.. Но эта дама решила нарушить все законы и сделала попытку. Правда, ей в этом помогал молодой охранник, но все одно ничего не вышло. Поймали!

— У нее был роман с охранником?

— Ни в коем разе, он ей в сыновья годился… Просто так помогал, из сострадания. Его также определили в одиночку.

— Жив?

— Нет, помер. А вот Золотая Ручка жива. И, подозреваю, дождется через два года освобождения.

* * *

К выходу Соньки из карцера в тюремном дворе собралось почти все поселковое и тюремное начальство — от главы Александровска до начальника тюрьмы. Посередине двора поставили фотоаппарат на большой треноге, возле которого бестолково суетился фотограф, то ныряя под черную материю, то выползая оттуда.

Среди собравшихся находился также писатель Влас Дорошевич. Мужчины о чем-то беседовали, изредка смеясь какой-нибудь шутке, дамы держались особняком и с каким-то непонятным страхом ждали появления воровки.

Наконец ее вывели. К выходу Соньку одели в белую длинную блузу, поверх которой была зачем-то надета длинная черная роба. Шаги Соньки были слабыми и неуверенными, от яркого солнца она на мгновение ослепла и остановилась.

От прежней Соньки ничего не осталось. Перед собравшимися стояла старая, тяжелобольная женщина, руки которой оттягивали кандалы. Кожа лица была серая, рот ввалился, худоба давала себя знать настолько, что блуза смотрелась на ней как саван. И вообще в ее облике было что-то безумное.

Одна из дам шепнула подруге:

— Старуха. Безумная старуха.

— Знаете, сколько ей лет? Всего тридцать пять.

Сонька остановилась перед городской знатью, посмотрела на них недоуменно и с интересом. Неожиданно спросила:

— Вы кто?

Собравшиеся молчали. Воровка снова спросила:

— Зачем меня звали?

— Ты и есть Сонька Золотая Ручка? — громко спросил городской голова.

Она оскалилась.

— Кто вам сказал такую глупость, господин?

— А кто ж ты такая, если не Сонька?

Сонька отыскала наконец глазами спрашивающего.

— А вы кто такой?

— Я? Городской голова!

— Какого города? — прошамкала женщина.

— Город Александровск-на-Сахалине! Слыхала про такой?

Она отрицательно мотнула головой.

— Нет, не слыхала. — И снова повторила: — Чего вы от меня хотите?

К ней направился писатель Дорошевич.

— Мне надо с вами поговорить.

— О чем?

— О вас. О вашей жизни… Вас ведь знает вся Россия.

Воровка хрипло засмеялась:

— Меня — Россия? Шутите, господин! Я датская графиня Софья Буксгевден. При чем здесь Россия?

— Я писатель.

За их беседой наблюдала вся светская толпа. Женщины рассматривали воровку в лорнеты и в театральные бинокли.

— Писатель? — В глазах Соньки промелькнула усмешка. — Я вас не знаю.

— Моя фамилия Дорошевич. Я могу вам помочь.

— В чем? — четко спросила воровка.

— Хотя бы в том, чтоб с вас сняли кандалы.

— Зачем? Они мне не мешают. Я к ним уже привыкла… — Вдруг взяла писателя за лацкан, шепотом спросила: — А сколько лет я уже сижу?

— Сказали, год.

— Боже, всего год… — В ее взгляде появилась осознанность, потом выступили слезы. — Год… Мне мучиться еще целых два года… Боже, я не вынесу!

— Я действительно постараюсь вам помочь, — серьезно повторил писатель.

— Не верю. Мне уже никто не поможет.

— Я переговорю с тюремным начальством. С городским головой.

— Пожалуйста, — Сонька не отпускала его. — Помогите. Мне надо увидеть моих девочек. Моих дочек. Больше я ничего не хочу — только увидеть их.

— Обещаю.

Дорошевич оставил женщину, махнул фотографу:

— Сделайте снимок на память!

Тот засуетился, Сонька, похоже, совсем пришла в себя, сориентировалась на аппарат, к ней с двух сторон тюремное начальство приставило трех дюжих мужиков, и фотограф закричал так громко, что дамы вздрогнули:

— Внимание! Снимаю!

Возникла яркая вспышка, ослепившая всех, и лишь Сонька смотрела в объектив спокойно и с достоинством.

* * *

Пан Тобольский, опершись на трость, стоял неподалеку от тюремных ворот. Когда почтенные господа покидали тюрьму и готовились рассесться по поджидающим их каретам, он решительно направился к ним. Появление невесть откуда столь странного для этих мест господина не осталось незамеченным, компания придержала шаг, а писатель Дорошевич бросил главе города:

— Колоритный персонаж! Из ваших?

— Не похоже. У нас народ попроще.

Тобольский приблизился к Дорошевичу, галантно поклонился.

— Господин писатель?

— Совершенно верно, — ответил писатель. — С кем имею честь?

— Казимир Тобольский. В недавнем прошлом каторжанин.

В глазах московского гостя загорелся интерес.

— У вас ко мне дело?

— Конфиденциальный разговор. Если позволите, отойдем в сторонку.

Дорошевич бросил обществу извиняющийся взгляд и отошел в сторонку с экстравагантным просителем.

— Слушаю вас.

— В тюрьме вы виделись с Соней?

— С Сонькой Золотой Ручкой?

— Да-да. Как она?

Писатель хохотнул.

— Странный вопрос, если учесть, что данное заведение никак не походит, скажем, на Ниццу. Плохо! Даже очень плохо. Она на грани безумия.

— По-прежнему в кандалах?

— В кандалах.

— Простите! — Пан Тобольский до такой степени разволновался, что на его глазах выступили слезы. — В таком состоянии она долго не проживет. Не можете ли вы походатайствовать перед тюремным начальством о более лояльном ее содержании. Ну, хотя бы об освобождении от кандалов.

— Именно об этом я и намерен сегодня поговорить. — Дорошевич внимательно посмотрел на мужчину. — А кем вы являетесь данной даме?

— Кем являюсь? — пожал тот плечами. — Даже не знаю, как ответить. Наверное, друг… Давний верный друг.

* * *

Зала приемов была по-провинциальному небольшой, с оббитой ярким ситцем мебелью и с огромной, помпезной люстрой посередине потолка. Приглашенного принаряженного народа здесь собралось человек сто, на невысокой сцене играл скромный оркестрик из нескольких человек, гости пили шампанское, вели беседы, кое-кто танцевал.