Новая журналистика и Антология новой журналистики - Том Вулф

— Принадлежать к штату «Холидей Инн» для меня большая честь, — говорит он. — Хозяева всех уровней называют меня Билл Бэйли. — Именно таких негров всю свою жизнь наблюдал Генри Либ. Изнанка известного ему негра — друг доктора Кинга, владелец «Лоррена». Такие негры для Либа загадка.

Не следовало Кингу в свой предпоследний визит в Мемфис останавливаться в новой «Холидей Инн» — там, где Бэйли работник, а не там, где Бэйли хозяин. Мемфисская газета с жаром утверждала, что Кинг спокойно мог оставаться в «Инн» — «без демонстраций». Мол, «Инн» — гостиница «интегрированная». «Лоррен» — тоже отель «интегрированный», но только на бумаге. Как и «белая» ночлежка, в которой поджидал Кинга снайпер. Хорошо, что Кинг вернулся в реальный мир сегрегации, фактической сегрегации. Он умер в мире, разделенном на «черных» и «белых». Там, где его законное место. Мемфис научил его, показал ему, где его место. И взял с него плату. Теперь его место там, где планируются марши и бойкоты, акции негров, их история. Его место — командный пункт.

Эти мусорщики — новое явление. Восставшие огузки — и жарят они новую рыбу. Люди, прошедшие мимо гроба Кинга, сказали «нет!» всему Мемфису. Сказали вежливо, чуть ли не подобострастно, но окончательно. Каждый день они проходили мимо своих работодателей, бойкотировали центр, не забыли и фирмы: «Кока-Кола», «Вандер-бред», «Силтестмилк»; готовились к маршу на Вашингтон с Кингом во главе. Их терпение равносильно упреку. Возможно, именно поэтому белые не любят их скоплений, предпочитают воспринимать их в единственном числе: прислуга в доме, продавец в лавке, восьмичасовой рабочий день. Единичные негры — неподходящий материал для возмущений. Но подобные им уже восстали. Утомленная женщина из Бирмингема не кажется подходящим материалом для возмущения — но Роза Парке возмутилась. Кинг почти случайно втянулся в первую серию маршей. Да и в стачку мусорщиков он вмешался случайно. «Ох, с этими чудесами сплошная морока. Сотвори одно — тут же приходится возвращаться и творить следующее».

Автобусы запоздали. Ожидали их в 23.30 для погрузки багажа (каждому велели взять зубную щетку, смену белья, желающим — смену верхней одежды; большинство пожелало). Говорили об автобусе для молодежи, которая теперь толклась в вестибюле, хихикала и флиртовала. Джерри Фэньон, функционер «Южной региональной конференции», носился по городу, пытаясь раздобыть еще один автобус. Его то и дело задерживала полиция, как и всех негров. Полицейских предупредили, кто именно собирается принять участие в похоронах, они узнавали Фэньона лично, но все равно каждый раз заставляли его вылезать из машины и подробно объясняться. Автобуса он так и не нашел. Поездку для подростков организовали позже, на неделе.

Жены мусорщиков в церкви еще не знали, будут ли они сопровождать мужей. Около половины одиннадцатого прибыли Т. О. Джонс и П. Дж. Чампа. Джонс, президент местного отделения союза сантехников — человек в каких-то отношениях слишком большой, в других — слишком маленький. На нем просторные штаны и ветровка, хотя и с трудом застегивающаяся, но с рукавами слишком длинными и слишком широкая в плечах. Джонс (которого все называют Т. О.) — спокойный человек лет сорока с небольшим. Объявив забастовку, он отправился к кабинет к директору коммунального хозяйства и, когда тот напомнил ему об ответственности за забастовки в городском секторе, тут же, прямо в кабинете, переоделся в «тюремную одежку».

Чампа — экспансивный итальянец, профсоюзный функционер, прибывший в город для теледебатов с мэром Либом (Либ настоял, чтобы все переговоры транслировались по телевидению) и умышленно смешивший телезрителей своей аргументацией. Список отъезжавших Джонс и Чампа потеряли, а потому, сколько народу едет, не знали и тут же начали считать заново: рабочих, их жен, подростков. Учет затруднялся тем, что народ все время входил и выходил, сновал по помещению.

Через час неразберихи выяснилось, что в три автобуса поместятся все, если в проходы поставить стулья-раскладушки. Т. О. велел мне приберечь для него место, но проход оказался так заставлен, что я оказался рядом с каким-то сонным молодым человеком, который после отправления постоянно предсказывал маршрут и потом искренне удивлялся тому, что прогноз его всякий раз оказывался верным. Путь через Миссисипи и Алабаму каждый негр знает назубок. Чампа дал добро на отправление и отбыл в отель, Т.О. прыгнул в передний автобус, и мы отправились в путь.

Позади меня звучал взволнованный женский голос, это мать семейства беспокоилась о детях, оставшихся в церкви.

— Как они вернутся домой?

— Пешком, — буркнул ее муж.

— А комендантский час? Я бы так и осталась в церкви до утра, если б не поехала с тобой.

Когда мы проезжали через Мемфис, женщина обратила внимание на автомобили на улицах:

— Для них нет комендантского часа. Почему их не останавливают?

Разумеется, она знала почему, и муж ей ничего не ответил.

Наш автобус развлекает высокий развеселый мужчина с заднего сиденья. Еще в церкви я обратил внимание, как легко и непринужденно он передвигался от группы к группе. Он хотел было сесть рядом со мной, но я тогда еще берег место для Т. О. Потом пожалел, что не дал весельчаку сесть рядом. Когда утомленный народ потихоньку начал клевать носом, он умерил громкость, но по-прежнему не выказывал признаков усталости, хотя во время дневного марша выполнял функции распорядителя. Все меньше и меньше голосов отвечало ему, и он перешел от ядовитых шуток к более серьезной тематике.

— Доктор Кинг был за нас. — Согласные вздохи в ответ. — Не надо было ему приезжать. — Снова единодушное согласие.

Каждая его реплика вызывала одинаковую реакцию, как будто он выражал вслух их общие мысли. Это «участие публики» делает профессию проповедника на Юге видом искусства. Три дня назад я имел возможность в этом убедиться в зале профсоюза работников каучуковой промышленности на собрании все тех же мусорщиков. Это было на следующий день после убийства Кинга, и перед аудиторией выступил целый взвод проповедников. Все они развивали единую тему, напитанную ветхозаветной символикой: мэр Либ изображал Фараона, в роли Моисея выступал доктор Кинг. Потом поминался Иисус как Мститель, который раздаст «всем сестрам по серьгам». В стилевом отношении ораторы сильно различались, не давая скучать аудитории, и зал активно аккомпанировал солистам. Чем лучше солист, тем удачнее определял он, когда сбавить темп, когда лучше уступить, а когда надавить на массу, как балансировать на краю оргазма и выждать момент финального эмоционального взрыва в такт с аудиторией, «закончить» вместе.

Мемфис, если быть совершенно точным, вовсе не место рождения блюза, как и Хэнди не вполне отец его. Но здесь живет народ, в среде которого блюз зародился. Этот народ создал форму блюза, тройку повторяющихся вздыхающих строчек с паузами-передышками между ними, заполняемыми «брейком» или «джазом» аккомпаниаторов. Этим проверенным временем шаблоном с выверенным периодом кульминаций должен владеть каждый проповедник. Мусорщики — знатоки музыкальной формы проповеди. Когда выступил белый пастор из Бостона, выступил эмоционально и грамотно, он не добился реакции со стороны публики. Потому что не знал мелодию.