Монстролог. Дневники смерти (сборник) - Рик Янси

– Мне нравится здесь, сэр.

– Да? Почему?

– Не знаю. Думаю, я чувствую себя здесь… в большей безопасности.

– В безопасности? В безопасности от чего?

Он отвернулся. Казалось, что он не ждал ответа на свой вопрос, но при этом чего-то все же ждал. Что это было? Почему он вот так пришел? Это было не в его характере.

– Ребенком я провел в этой комнате много часов, – мягко нарушил он молчание. – Наши восприятия продиктованы нашим прошлым, Уилл Генри. У меня эта комната никогда не ассоциировалась с безопасностью.

– Почему?

– Я был очень болезненным ребенком, это была одна из причин, хотя и не главная, почему отец меня отослал. «Чтобы тебя немного закалить» – это его слова. Каждый раз, когда я заболевал, а такое случалось часто, меня прятали на этот чердак, чтобы я не разносил инфекцию по всему дому. – Он смотрел поверх меня на блистающие за маленьким окном звезды. – Моя мать умерла, когда мне было десять лет; думаю, я тебе уже об этом рассказывал. Туберкулез. Мой отец, хотя прямо об этом и не говорил, винил в этом меня. С часа ее смерти мои дни в этом доме были сочтены. Он отстранился от меня, и, хотя мы жили в одних комнатах и питались за одним столом, я был брошен, как и он. Мы оба завернулись в коконы своей печали. Он бросил себя в работу, а меня бросил на корабль, отплывающий в Англию. И я его не видел почти пятнадцать лет.

Я попытался найти какие-то слова утешения.

– Мне жаль, сэр, – ничего лучше я не придумал.

Он нахмурился.

– Я не ищу жалости, Уилл Генри. Я толковал о том, как наше восприятие формируется нашим индивидуальным опытом, тем самым ставя под сомнение саму идею объективной истины. Мы не должны доверять своему восприятию – вот в чем моя мысль.

Он вдруг оборвал свою лекцию и снова отвернулся, изучая, судя по всему, пустую стену напротив кровати.

– Я провел здесь бессчетные дни, страдая от высокой температуры и кашля, а с улицы доносился смех соседских ребятишек, и их радость была для меня почти невыносимой жестокостью.

Он встряхнул головой, словно пытаясь избавиться от воспоминаний.

– Другая трудность с нашими восприятиями, – обстоятельно продолжал он тем бесящим сухим лекторским тоном, которым часто говорил со мной, – состоит в том, что мы пытаемся проецировать их на окружающих. Эта комната содержит неприятный для меня подтекст, поэтому я отношу неприятное чувство на счет самой комнаты и удивляюсь, что ты не испытываешь к ней такого же чувства.

– Да, сэр, – сказал я.

– Что я тебе говорил об этих нескончаемых «да, сэр», Уилл Генри? Это льстиво и унизительно для нас обоих.

– Да, сэр, – нахально ответил я.

– Я размышлял о нашем… – Он подыскивал нужное слово. – Сожительстве, Уилл Генри. Ты со мной уже почти два года, и, конечно, твои услуги оказываются скорее незаменимыми, нежели наоборот. Однако ситуация с тобой необычна в том отношении, что ты попал сюда в результате безвременной кончины твоих родителей, а не по желанию с твоей стороны или, честно признаюсь, с моей. Нас соединили прискорбные обстоятельства, но это не означает, что мы совершенно беспомощны. Будучи ученым, я не так много действую по свободному выбору и свободной воле, но в то же время я не разделяю глупых суеверий о предопределенности и судьбе. Мое восприятие, что ты незаменим для меня, может быть совершенно правильным. Однако из этого не следует, что ты разделяешь такое восприятие в отношении меня.

Он замолчал, ожидая услышать мои соображения на эту тему. Поскольку я не отвечал, он пожал плечами и сказал:

– Тебе почти тринадцать лет, это возраст совершеннолетия в некоторых культурах. – Он прочистил горло. – И ты демонстрируешь зачатки рассудительности, во всяком случае, иногда, – добавил он. Это был особый дар монстролога: умение на одном дыхании и оскорбить, и похвалить. – Ты вполне способен принимать решения.

– Вы меня отсылаете. – Мое сердце учащенно забилось. – Вы больше не хотите, чтобы я здесь оставался.

– Разве я это сказал? Где ты витаешь, Уилл Генри? На каких прекрасных лугах ты резвишься, пока я с тобой разговариваю? Я сказал, что ты не беспомощен. Ты можешь сделать выбор, и, что еще важнее, я приму этот выбор. Я не дурак. От моего внимания не ускользнул тот факт, что жить со мной бывает трудно.

Он замолчал, словно ожидая возражений. Не дождавшись, заговорил смущенно и сбивчиво:

– У меня есть определенные неприятия. Отсутствие некоторых человеческих… по отношению к… Я хочу сказать, что, может быть, я такой человек, которому лучше жить одному. – Он нахмурился. – Что это? Это слезы?

– Нет, сэр.

– Не усугубляй дело ложью, Уилл Генри.

– Нет, сэр.

– Кроме того, есть проблема с моей профессией. Это опасное занятие, и наши недавние трудности в Рэт Портидже – лучшее тому подтверждение. Уверен, тебе приходило в голову, что связь с монстрологом может повредить здоровью.

Я дотронулся до все еще свежей раны на своей груди.

– У меня нет намерения просто выставить тебя на улицу, если ты беспокоишься об этом, – продолжал он. – Я бы нашел тебе хорошее место.

– Мое место здесь. С вами, сэр.

– Твоя преданность мне льстит, Уилл Генри, но…

– Если я уйду, как вы будете справляться сами? Никто не…

Он нетерпеливо махнул рукой.

– Я всегда могу нанять повара и служанку, Уилл Генри, и ты знаешь, что каждую неделю поступают просьбы работать под моим началом – от серьезных ученых, которых по-настоящему интересует это ремесло.

Эти слова больно задели. Я опустил голову и молчал.

Он фыркнул.

– Как это верно, что совесть – сама себе награда. Чаще всего ее единственная награда! Мы должны быть честны друг с другом, Уилл Генри. Твои мотивы остаться здесь не более чисты, чем мои, чтобы тебя оставить.

– Пожалуйста, сэр, я хочу остаться.

Он напряженно смотрел на меня несколько долгих неприятных секунд. В чем его игра, думал я. Оценить степень моей преданности ему? Или его мотивы были более чисты? Был ли он озабочен моей безопасностью или растревожен требованием своего друга: «Назови мне хотя бы один случай за всю твою никчемную жизнь, когда тебе не было наплевать на кого-нибудь, кроме самого себя», – и это был его ответ? Чего монстролог на самом деле хотел от меня? И чего, во имя всего святого, я хотел от него? Знал ли это каждый из нас?

– Это страшное дело, Уилл Генри, – наконец сказал он. – Потерять друга.

Когда на следующий день после полудня мы прибыли на вокзал Гранд Централ, нас там ждал мужчина необъятных размеров. Гораздо больше шести футов ростом, он возвышался над толпой, широкоплечий, с мощной грудью, с копной спутанных черных волос, затенявших нижнюю половину его большого изрытого оспой лица. Его котелок был низко надвинут, и поля почти касались его кустистых бровей.