Королева ангелов - Грег Бир

Prêt’ savant – советник по церковным делам официального вудуистского унгана этого города – ростом чуть-чуть не доставал Мэри до плеча. Его напряженный взгляд следил за Мэри с легким ошеломлением и, возможно, тенью благоговейного ужаса. Он, казалось, узнал ее, глубоко озадаченный, качал головой, следуя за ними по центральному проходу между скамьями к двойному алтарю – полосатой колонне рядом с распятием в натуральную величину – в пресвитерии.

Распятие казалось древним, потемневшее деревянное «Т», удерживавшее черного Иисуса в агонии. На черном как смоль лице ярко алела кровь из-под тернового венца; подножие креста обвивал ярко-зеленый змей, его черный язык застыл, как зловещая стрела.

Внутри церкви стоял сладкий запах воска и лакированного дерева и слегка тянуло сыростью. Вдоль стен, на подставках вдоль внешних и центрального проходов и перед двойным алтарем, вуду и католическим, наклонными рядами, трепещущий хор огней, в канделябрах горели свечи. Однако под высокими сводами церкви свечей не было, и, пока заключенного укладывали на скамью, на не столь жесткие молитвенные подушечки, Мэри потребовалось несколько минут, чтобы ее глаза привыкли к темноте и она смогла разглядеть, что окружало их в вышине.

Она изумленно глазела на это. Под сводом и на стенах над проходами были подвешены одиннадцать огромных нечеловеческих фигур, каждая шести-семиметровая, с вытянутыми вперед длинными руками, гордо и высоко поднятыми безликими головами, исхудалыми туловищами, где выступало каждое ребро, словно у заморенных голодом или мертвых. Она попыталась разглядеть детали их конструкции и различила тонкие трубы, какой-то металлолом, тускло поблескивавшую красную и золотую фольгу, которой были обернуты проволочные сплетения и металлические стержни.

Священные кошмары с огромными простертыми крыльями, существа, извлеченные из неземного океана, освежеванные и подвешенные вялиться.

– Этот человек болен? – спросил prêt’ savant, озабоченно складывая руки и опускаясь на колени возле заключенного.

– Ему необходим отдых, – сказал Сулавье. – Нам нужно остаться здесь на вечер.

– Неприятности, – сказал prêt’ savant, покачивая головой. – Кто это, брат Анри? – Он кивнул на Мэри.

– Гостья полковника сэра, – сказал Сулавье. – Весьма привилегированная гостья.

– Она твой друг, Анри?

Долю секунды Сулавье колебался и покосился на Мэри, прежде чем ответить:

– Да. Она – моя совесть.

Prêt’ savant посмотрел на Мэри с еще большим уважением и отчасти с благоговением.

– Можем мы остаться на ночь? – спросил Сулавье.

– Эта церковь всегда открыта для детей Терье-Нуар. Так пожелали Иисус и Эрзули. Для того Джон Д’Арквиль и построил ее.

– Найдется у вас чем перекусить? – спросил Сулавье, его плечи обмякли, лицо разгладилось. – В «Тысяче цветов» были не очень гостеприимны.

Prêt’ savant наклонил голову набок и прикрыл глаза, словно молился.

– У нас есть еда, – сказал он. – Мне позвать унганикона или унгана?

– Нет, – сказал Сулавье. – Завтра нас здесь не будет. У вас есть радио?

– Конечно. – Prêt’ savant улыбнулся. – Я принесу еду и влажные салфетки, чтобы обмыть этого человека. Он побывал в аду, не так ли?

Сулавье медленно кивнул.

– Меня не обманешь, – сказал prêt’ savant. – У них взгляд, как у нашего Иисуса. – Он указал на темную скорчившуюся фигуру на кресте. Бросив напоследок долгий взгляд на Мэри, человечек в зеленом ушел за едой.

Мэри села рядом с заключенным и пристроила его голову себе на колени, наблюдая за его напряженным, загадочным лицом, и пыталась понять, страдает ли он, хотя уже несколько часов как избавлен от «адского венца». Он еще не вполне очнулся – закричит ли, как другие? Она надеялась, что нет.

– Ему нужен врач, корректолог, – пробормотала она, сама балансируя на той грани, за которой не помог бы никакой самоконтроль. Мэри машинально погладила лоб узника, подвигала шею, чтобы ушло напряжение из мышц, и снова посмотрела на сводчатый потолок. – Кто они? – Она указала на фигуры под куполом.

– Архангелы. Лоа Нового Пантеона, – ответил Сулавье. – Я бывал в этой церкви в детстве, когда она была новой. Джон Д’Арквиль хотел воссоединить лучшие элементы африканской религии и католического христианства, придать вуду другой облик. Однако его взгляды не распространились далеко за пределы Терье-Нуар. Эта церковь уникальна.

– У них есть имена? – спросила Мэри.

Сулавье щурясь посмотрел вверх, словно копаясь в детских воспоминаниях.

– Высокий с черным мечом и факелом из перьев – Асамбо-Ориэль. Думаю, первая часть имени ничего не значит; Д’Арквиль услышал их имена во сне. Асамбо-Ориэль изгнал черных из Гвинеи через Побережье Душ. Он Лоа Меча и Пламеня, как архангел Уриэль. Тот, что с барабаном и птичьими костями, – Рохар-Исрафил, Лоа Священной Музыки и Песнопения. За ним стоит Ти-Габриэль, призывающий покончить со всеми лоа… Самый маленький из них и самый могучий. Суббота-Азраил, самый тщеславный, призывает нас всех в могилы и укрывает священной землей. Остальные… Я не помню всех. – Он покачал головой, вспоминая грустное. – Прекрасные образы, но мало кто в них верит. Только люди в Терье-Нуар.

Мэри было любопытно, что представляют остальные фигуры; всего под куполом их было одиннадцать, все в таких позах, будто влезают в переполненный в автобус: крылья прижаты, руки вытянуты, безликие головы наклонены над скамьями внизу, все в гирляндах лент и паутины. Тут она впервые заметила в темной нише над арочным входом женскую фигуру меньшего размера, высотой от силы три метра, облаченную в одежды сумеречного золотого, красного и медного цвета. На тонких изящных запястьях и поднятой руке блестели десятки браслетов и колец. За ее головой висел солнечный диск из золотой фольги с лучами в виде волнистых кинжалов. Свет свечей, горевших внизу, тускло поблескивал на солнечном диске и ее одеждах, но лицо под капюшоном было в круге мягкого сияния электрической лампы – единственной, какую Мэри увидела во всей церкви.

Кроме распятого Иисуса, это была единственная здесь фигура с человеческим лицом. Оно было черным, с четкими чертами: вытянутый овал лица, узкая переносица и широкие ноздри, взгляд больших глаз из-под полуопущенных век печально потуплен, один уголок губ приподнят, другой опущен в загадочной улыбке по поводу личной боли и радости. На коленях у фигуры простерты на богатом одеянии обмякшие тела двух детей: один белый, другой черный, белый с закрытыми глазами спит или, возможно, умер, у черного глаза широко открыты, а во всем прочем детей не различить.

Сулавье проследил за ее взглядом.

– Это Мария-Эрзули, Мать Лоа, Мать Марасса, Богоматерь Королева Ангелов, – сказал он. Он перекрестился и двумя симметричными движениями указательных пальцев нарисовал на своей груди кубок.

Prêt’ savant вернулся с подносом, на котором лежали хлеб и фрукты и стоял кувшин с водой. Он поставил поднос на скамью, обернулся и увидел, что Мэри бережно держит голову узника на коленях. Человечек замер с протянутыми руками и согнутыми пальцами, только что удерживавшими поднос. Затем издал тихий стон, упал на колени, перекрестился и, начертив на груди кубок, молитвенно сложил руки.