Королевский выкуп. Последний рубеж - Шэрон Кей Пенман

Рош был анжуйским лордом, но Ричард отдал ему в жены наследницу баронства Сабль, недалеко от Бретани, и после смерти Ричарда он поддержал Артура против Джона. Однако разозлился, когда Филипп разрушил Баллон, замок, который должен был принадлежать Артуру, а потом пренебрежительно отклонил его протест как не имеющий значения. Он громче и убедительнее всех призывал Артура примириться с Джоном. И теперь единственный уговаривал остальных не рубить с плеча и утверждал, что этот брак не так унизителен, как им кажется. Но его голос немедленно заглушили.

– Джон издевается над нами, миледи, – выкрикнул Андре де Витре, – предлагая тебе такого недостойного мужа! Чтобы герцогиня Бретонская вышла за человека, не имеющего ни титула, ни земель, ни будущего?

Обвинения Андре были не вполне точны – виконты Туарские передавали земли не от отца к сыну, а от брата к брату. Поэтому, хотя у Эмери было трое сыновей, но если Ги его переживет, то следующим виконтом станет он. Констанция об этом знала, но не потрудилась поправлять Андре, поскольку суть обвинения оставалась верной. Возможность Ги когда-нибудь унаследовать титул брата не делала его подходящей партией для герцогини Бретонской. Но на обвинение Робер де Витре в том, что Джон сознательно обрекает Констанцию на этот унизительный брак, чтобы опозорить ее и всех их, она ответила.

– Я не стану защищать Джона, – сказала женщина. – Скорее уж я босой и в одной сорочке пойду в паломничество на Мон-Сен-Мишель. Но я не считаю, что он выбрал Ги де Туара, чтобы меня унизить. Подозреваю, его главная забота – видеть меня замужем за кем-то «надежным», кому Джон сможет доверить выполнение его приказаний.

Они увидели в этом повод для еще более убийственных обвинений. Констанция не мешала им рвать и метать, ибо понимала, как мало все это значит. Она ожидала, что Джон потребует платы за мир, и что платить, скорее всего, придется ей. Ее взгляд остановился на сыне, сгорбившемся на соседнем оконном сиденье – он дулся из-за того, что никто из мужчин не обращает на него никакого внимания, и чувствовал себя несчастным при мысли о новом замужестве матери.

– Мы должны посмотреть правде в глаза, как бы мало она нам ни нравилась, – сказала герцогиня наконец. – Отец Джона заставил меня выйти за человека, которого сам выбрал мне, хотя знал, что я все еще скорблю о Жоффруа, его собственном сыне. С чего же Джону быть милосерднее? Если я откажусь от брака с этим мужчиной, то в наказание за непокорность он принудит меня выйти за другого, еще менее приемлемого, чем Ги де Туар.

Молчание стало знаком неохотного признания ее правоты. Только Артур не понял.

– Матушка? Что же ты собираешься делать?

Что она станет делать? Как всегда – что должна.

– Я думаю, – сказала Констанция, – что мне следует поговорить с сэром Ги.

* * *

Они вошли в дворцовый сад, сопровождаемые на почтительном расстоянии ее придворными дамами и баронами – Констанция хотела сама побеседовать с Ги, прежде чем подвергать его допросу своих бретонских лордов. Она не слишком хорошо его знала, но не забыла его любезности в Сен-Жак-де-Беврон и считала человеком порядочным. Разумеется, как и Рэндольфа Честерского, как ни противно ей это признавать. Она так никогда и не простила бывшего мужа за то, что удерживал ее как пленницу, но понимала, что он не был злодеем.

– Значит, это и тебя застало врасплох? – спросила Констанция, искоса взглянув на Ги.

– Боже мой, да! – рассмеялся он. – Я скорее бы поверил, что кардиналы в Риме выбрали нашего приходского священника из Туара следующим папой.

Констанция, привыкшая к миру, где каждый имел скрытые побуждения – королевские дворы были благодатной почвой для интриг и обмана, – находила его откровенность забавной.

– Мои бароны считают, что Джон тебя выбрал, сэр Ги, потому что тебе не хватает титула. Я же думаю, что его больше привлекает твоя верность Анжуйскому дому, – она остановилась и пристально посмотрела ему в глаза. – Мне говорили, ты был очень предан Ричарду.

Он кивнул, уже без улыбки.

– За тем королем я и в ад бы пошел, если надо.

Она не это ожидала услышать, но, по крайней мере, ответ был искренним.

– Ну, в Германию ты за ним последовал, а это, надо думать, не так далеко от ада, – процедила герцогиня. – А как насчет Джона?

– Он мой сюзерен, – сказал Ги.

Констанция снова бросила на него изучающий взгляд – говорил он обыденно, без высокопарности. Однако кто будет в восторге от службы Джону с его прошлым, полным предательств и нарушенных обещаний?

Несколько мгновений они шли молча, потом Ги продолжил:

– Тебе следует знать кое-что, миледи. Если нам суждено пожениться, то я прежде всего буду предан тебе, как своей жене.

Он казался правдивым. Констанция знала, как легко симулировать искренность, но не улавливала в своем собеседнике хитрости.

– И ты не станешь решать семейные споры, запирая меня в замке?

– Господи, нет! – воскликнул он, прежде чем сообразил, что она шутит. Он опять улыбнулся, на этот раз с сожалением. – Мой брат считает, что я галантный дурак. И быть может, не ошибается. Но мне нравится быть таким, как я есть, миледи, и нет желания меняться.

Констанция подумала, что брак с галантным глупцом – еще не самая злая судьба.

– Я верю, что ты человек чести, – сказала она, – и думаю, у тебя доброе сердце.

– Предчувствую, что дальше последует «но», – беспечно ответил Туар. – Я думал, как тебя убедить. Но сомневаюсь, что аргумент «может быть и хуже» окажется особенно веским.

Констанция решила, что Ги довольно приятен, и у него очень привлекательная улыбка. Он совсем не походил на Жоффруа, но может, это и к лучшему.

– Ты не шутил, говоря, что прежде всего будешь верен мне, если мы поженимся?

– Да – тебе и нашим будущим детям.

Отчего-то эти слова застали ее врасплох.

– Ты хочешь детей?

– Разумеется. Разве ты не хочешь?

Беременность – последнее, чего ей хотелось в браке с графом Честерским. Но хотя она уже и не молода, в тридцать восемь еще можно родить. Только