Дочь леса - Сергей Криворотов

Ему представлялось, и Лес отвечает тем же, становится понятнее и ближе. Он видел, что там, где люди особенно настойчиво уничтожали заросли, незамедлительно следовал решительный ответ, от которого страдали фермерские хозяйства. Поврежденная или уничтоженная растительность буйно восстанавливалась и с лихвой возвращала утраченные позиции.

Вдали от дома Лес начал осознаваться Романом почти родным. Все чаще ему хотелось бросить учебу и очутиться под сенью зеленых великанов, манивших с первых мгновений сознательной жизни. В Лесу даже воздух ощущался иначе – объемным до осязаемости, наполненным ароматами прелых листьев, медвяных цветов и душистых трав. Только здесь дышалось полной грудью, легко и свободно, как нигде в тех местах на равнине, которые ему успел показать отец.

Воздух заполнял легкие до альвеол, снимал усталость и придавал силы. Он пьянил то ли чрезмерным содержанием кислорода, то ли переполнявшими каждый его глоток живительными ароматами Леса, то ли чем-то еще неведомым. При этом не терялась четкость мышления, напротив, мысль становилась не только ясной, но многомерной и всеохватывающей. Роман воспринимал тогда многое совсем в ином свете, как бы со стороны, приобретая способность проникать в самую суть вещей. Жизнь вокруг становилась понятной и целесообразно устроенной в мельчайших проявлениях и множестве видимых связей причин и следствий. Неведомо каким образом, но он постигал здесь новые понятия, и многое до того расплывчатое и запутанное становилось для него простым и разгаданным, не теряя при том своей внутренней сложности.

Он не раз замечал, как подобное состояние многократно усиливалось вблизи, казалось, физически излучавших мощь кытов. Древесные левиафаны здешнего мира вызывали у Романа особое восхищение, он испытывал перед их почти осязаемой силой языческий трепет. Неохватные стволы с непостижимой легкостью, будто смеясь над силой тяжести, возносились вверх на десятки метров. Они служили главной опорой жизни Леса, его надежным живым каркасом.

Стоило обнять кыт, прижаться щекой к прохладной шершавой коре, как почти сразу начинал ощущаться прилив бодрости и переизбыток сил. Словно через каждый незащищенный сантиметр кожи передавалась не уловимая ни чувствами, ни человеческими приборами энергетика. Казалось невозможным, чтобы у кого-то могла подняться рука на подобное чудо.

Но именно древесина этих гигантов представлялась ценнейшей добычей для заготовителей. Кыт оставался единственным товаром, за который, не торгуясь, выкладывали баснословные суммы, цены на него только возрастали. Именно на его реализации держалась экономика колонии.

Снова очутившись в никогда не перестававших манить его дебрях, Роман чувствовал, что вернулся в свой подлинный дом, отсюда виделись все неправильности быта форестанцев, преступные ошибки, совершаемые ими по отношению к Лесу. Ему казалось, он чего-то недопонимает, не знает пока, как и другие, возможных радостей будущей жизни в согласии с природой, без хищнической траты зеленого богатства.

То, чему его учили в центральном поселке – способы беспощадного разграбления естественных запасов планеты, методы обработки древесины для товарного вида – все больше казались ему неправильными и непрактичными. Словно сам Лес пытался что-то донести, посоветовать, указать иной путь. Роман пока не мог воспринять его подсказок, только твердо решил, что врагом живого зеленого царства сам никогда не станет. Он сознавал, как много еще надо постичь, чтобы суметь жить по-новому. Но где взять таких учителей?

Часами он искал с помощью нового биокомпа от «Экофлора» ответы на множество подобных вопросов, но Астронет ничем не мог в этом помочь.

Утверждать, что перемена жизни явилась для Квикфута полной неожиданностью, было бы не совсем верно. Много лет назад, еще курсантом первого курса академии, Черок с товарищами забрел на один из немногих уцелевших загородных пустырей. Они добрались сюда с определенной целью: уже месяц на этой пустоши располагалась гастролирующая звездная ярмарка.

После высотных архитектурных изысков мегаполиса здешние приземистые шатры и балаганы смотрелись странно и совершенно неуместно. В век непрерывно совершенствующихся технологий подобные примитивные сооружения не могли не манить зевак нарочитой безыскусностью, и посетителей тут всегда хватало. Вот и Черок с приятелями явились исполненными любопытства и жажды поближе ознакомиться с экзотичной выставкой. Повсюду шла бойкая распродажа сувениров и необычных безделиц, как правило, вручную изготовленных на далеких планетах.

Но молодые курсанты не собирались тратиться на всякую ерунду. Им хотелось поражающих воображение зрелищ и щекочущих нервы развлечений, потому они, не сговариваясь, сразу устремились на голос зазывалы в космический зверинец. За сверхпрочными витринами клеток, приспособленных к естественным условиям жизни обитателей, их взорам предстали различные образины и чудища иных миров. Скорее всего, многие из них являлись всего лишь побочным результатом генной инженерии, но начинающие ксенологи отыскали среди паноптикума несколько узнаваемых экземпляров.

Пятнистый камнегрыз – хищник с пустынной планеты Сириуса – запомнился по голографическому изображению на уроке ксенобиологии. Теперь они смогли воочию полюбоваться жутким шестиногим монстром с удлиненной мордой крокодила. Мощные коричневые пластины чешуи и внушительные когтистые лапы придавали инопланетному порождению весьма угрожающий вид. Маленькие злобные глазки мгновенно осветились оранжевым огнем при виде подошедших двуногих, из раскрывшейся вместительной пасти с двумя рядами острых мелких зубов закапала дымящаяся ядовитая слюна.

Черок с облегчением вспомнил, что в пригодной людям атмосфере это исчадие ада не проживет и минуты, к тому же все отсеки имели тройную, если не большую степень защиты на случай внезапного приступа бешенства у непредсказуемых тварей. Светящиеся надписи заверяли, что всем без исключения в пищу подмешивались успокоительные средства, а нервные узлы агрессивных существ постоянно обрабатывались с той же целью ультразвуковым излучением с индивидуально подобранной для каждого вида частотой. Однако все трое облегченно вздохнули, когда камера жуткого чудища осталась далеко за спиной.

Чуть поодаль расположился цирк-шапито, где почти такие же, но чуть менее дикие уроды выполняли различные трюки под контролем внимательных дрессировщиков, между выступлениями акробатов, фокусников, танцоров-огневиков. Однокурсники устремились за новыми впечатлениями, но на этот раз Черок не составил им компании.

Он с детства терпеть не мог принудительные выступления любых животных, считая подобное форменным издевательством над лишенными свободы и выбора существами. Пусть такое оправдывалось отсутствием, по человеческим меркам, разума, он считал иначе. Квикфут отделился от приятелей и прошел дальше, его заинтересовала синяя палатка с незатейливыми золотистыми звездами, словно нарисованными детской рукой. У таинственно темнеющего входа косо приколотая табличка из пластика неодолимо манила небрежным начертанием общечеловеческого космолинга: