Каньон Холодных Сердец - Клайв Баркер

Относительно использования денег у святых братьев также не было общего мнения. Представители старшего поколения и некоторые молодые монахи считали, что деньги получены сомнительным образом, поэтому нужно распределить их среди бедняков – по их разумению, это являлось единственно благочестивым выходом из создавшегося положения. Как ни странно, это предложение почти никто не поддержал. Хотя против того, чтобы часть денег передать нуждающимся, никто не высказывал возражений, существовало много других проблем, решение которых упиралось в недостаток средств. Кое-кто настаивал на том, что ордену необходимо оставить крепость и обосноваться в каком-нибудь другом месте, где тень дьявола не будет преграждать им путь, и они смогут найти дорогу к Богу. Но Сандру отклонил это предложение, подкрепив свое убеждение на редкость красноречивыми и убедительными доводами. Заплетающимся от алкоголя языком он сказал, что не испытывает никакого сожаления из-за продажи плитки, более того, безмерно рад, что не упустил возможности от нее избавиться – мол, это тот редкий случай, который выпадает лишь раз в жизни.

– Теперь, – сказал он, – у нас есть деньги, чтобы обновить это место. Открыть, наконец, больницу, как было задумано ранее. Подумать, что можно сделать, чтобы возродить эту землю, чтобы виноградники процветали, как в старые добрые времена. Наш путь совершенно ясен. Неважно, сохранилась наша вера в Бога или нет, лечить людей мы все равно можем. И можем растить виноград. Чтобы наша жизнь, наконец, могла вновь обрести смысл.

Сандру улыбался. Слово «смысл» не появлялось у него на устах уже много лет, поэтому он произнес его с явным удовольствием. Однако, пока он говорил, улыбка все больше угасала на его быстро бледнеющем лице.

– Прошу меня простить, – схватившись за живот, произнес священник. – Меня тошнит. Я выпил слишком много бренди.

С этими словами он достал из-под рясы бутылку, из которой пил с раннего утра, и неловким движением поставил ее перед собой на стол. Затем повернулся и поплелся на свежий воздух. Никто не встал, чтобы его сопроводить. В крепости больше не осталось близких ему людей. Старые друзья, смущенные безмерной тягой отца Сандру к спиртному, не решались поддерживать его вслух, опасаясь, что это может плохо отразиться на их дальнейшем продвижении. Поэтому, когда среди погибшего виноградника он почувствовал головокружение, рядом с ним никого не было.

Сгущались сумерки. Лето прошло, и в воздухе веяло прохладой. На чистом синем небе уже зародилась молодая луна, ее бледный серп едва показался из-за горных вершин.

Глядя на ночное небо и луну, Сандру старался успокоиться, надеясь, что ему удастся утихомирить боль в сердце и вернуть жизнь своим онемевшим пальцам. Но что за безобразие происходило с ними? Внезапно он осознал, что спазм пальцев случился вовсе не от излишне выпитого им алкоголя. Он умирал.

Он знал, что в монастыре имеется лекарство от сердечных болезней. Если удастся быстро добраться до братьев, он сможет оттянуть свой конец. Сандру развернулся лицом к крепости и попытался крикнуть кого-то на помощь, однако его грудь сковал такой страх, что священник не сумел извлечь из себя ни звука. Ноги подкосились, и он упал лицом прямо в грязь. Почувствовав во рту противный горький вкус, он из последних сил оттолкнулся от гадкого месива и кое-как перевернулся на спину. Больше шевельнуться он не мог, но это уже не имело никакого значения. Ведь небо над головой было таким красивым! В течение шести или семи коротких вздохов Сандру созерцал единственную звезду, что ярко зажглась на ночном небосклоне, после чего навеки простился с жизнью.

Братия обнаружила его тело лишь поздно ночью, когда старый двор с мертвой виноградной лозой тронуло первым морозцем. Тело святого отца заиндевело, в особенности его круглый нос и спутанные пряди бороды. Даже на неподвижных глазах старика мороз оставил свои филигранные узоры.

Никакой больницы в крепости так и не открыли – ни тогда, ни позже, – равно как не было приложено ни малейших усилий, чтобы возродить виноградник и вернуть процветание прилежащим землям. С уходом из жизни отца Сандру (в относительно молодом возрасте – шестидесяти двух лет) и без того незначительный запал к преобразованиям, которым братья загорелись вначале, быстро иссяк. Более молодые члены предпочли покинуть орден; трое из них примкнули к мирской общине. Не прошло и года, как один из них, молодой человек по имени Ян Валек, свел счеты с жизнью, оставив после себя длинное предсмертное послание, адресованное его бывшим собратьям. Он сообщал, что после смерти отца Сандру ему привиделся сон.

«Я видел отца в нашем винограднике, который был весь охвачен пламенем, – писал он. – Зрелище произвело на меня ужасное впечатление. Небо заполонил черный дым, из-под которого едва пробивалось солнце. Отец Сандру сказал мне, что наш мир – самый настоящий ад, избежать которого можно только расставшись с жизнью. Хотя вокруг царила мгла, лицо его было светлым и ясным. Он сожалел, что не умер раньше, а вместо этого столько лет страдал.

Я спросил его, разрешают ли ему в том месте, где он сейчас находится, пить бренди. И он ответил, что не имеет в том нужды, что он совершенно счастлив и не испытывает никакой потребности в том, чтобы выпивкой приглушать душевную боль.

Тогда я сказал ему, что он ушел из жизни пожилым человеком с больным сердцем, а у меня еще вся жизнь впереди. Я полон сил, говорил я ему, и если повезет, то проживу долгих тридцать, а то и сорок лет, которые для меня будут сущим адом. Так что же мне делать?

– Забери свою жизнь, – ответил он мне так, словно в этом ничего особенного не было. – Перережь себе горло. Бог поймет.

– Поймет? – засомневался я.

– Конечно, – подтвердил он. – Этот мир – сущий ад. Оглянись. Что ты видишь вокруг себя?

Я сказал, что вижу огонь, дым и черную землю.

– Ну вот, – произнес он, – это и есть ад.

Хотя, конечно, все это происходило во сне, я заверил отца Сандру, что собираюсь последовать его совету. Пойду в свою келью, достану острый нож и убью себя. Но, как обычно бывает во сне, по какой-то причине домой я не пошел. А направился в Бухарест. В кинотеатр, куда меня иногда водил отец Стефан. Мы зашли с ним внутрь. Нашли места, и Стефан велел мне садиться. Потом начался фильм. Эта картина была о некоем земном рае, увидев который я невольно прослезился. Музыка, внешний вид людей – в том месте все казалось совершенным. Мужчины и женщины там были такими красивыми, что, глядя на них, у меня перехватывало дыхание. Особенно меня потряс один молодой человек – мне немного стыдно об этом писать, но если я не сделаю этого признания сейчас, в своей последней исповеди, то другой возможности не будет. Этот юноша с темной шевелюрой и светящимися глазами был на экране совершенно обнажен. Протягивая ко мне руки, он приглашал меня в свои объятия. Я обернулся к отцу Стефану, и он сказал мне именно то, что в этот миг пронеслось у меня в голове:

– Он хочет забрать тебя с собой.

Я начал было отрицать, однако Стефан, прервав меня, заявил: