Больница здорового человека. Как люди изменили медицину во время пандемии - Полина Мохова

из поликлиники, то есть «чистой» зоны, и перевозил в ковидное отделение. После этого тележку нужно было сразу же вернуть обратно – она была необходима для развозки передачек пациентам. В тот момент он был в чистом, только что надетом тайвеке, но едва приблизился ко входу – как его заметила Ольга. Объяснить Леня ничего не успел.

Оля кричала так, что охранник от страха заперся в своей будке изнутри. Ей хотелось выгнать из больницы не только Леню, но и вообще всех. Однако «пожар» был быстро потушен. Леня извинялся, что заставил ее так переживать, и не находил себе места… Диализ вскоре из отделения убрали. Леня остался среди волонтеров, но Оля с тех пор не могла спокойно даже подумать о нарушителе: у нее все внутри кипело от бешенства.

Совсем скоро в реанимациях начались парные дежурства – удобнее, если работают вместе мужчина и женщина. Однажды Олю поставили в одну смену с Леней. Ее буквально взорвало от возмущения! Она выговаривала в трубку Саше Горячей Точке, который был за это ответствен, но тот спокойно отвечал, что для дела так лучше.

Когда Оля и Леня оказались в реанимации вдвоем, она глазам своим не поверила: к каждому пациенту, врачу, санитарке Леня относился так, будто перед ним самый драгоценный цветок на планете, который ему выпала честь сохранить. Тем, кто спит, Леня читал сказки. Вместе с теми, кто горюет, – горевал сам.

Уже летом, наткнувшись на него в штабе, она просила у него прощения и обнимала. Леня же говорил, что Оля очень правильно на него тогда накричала – он это заслужил.

* * *

А еще за Леней по пятам тянулся хвост легенд: про его почти театральные представления для пациентов, про кукол-ассистентов собственноручного Лениного производства, про тайвеки, которые он расписывал красками и фломастерами, чтобы поднять настроение окружающим. И все это было правдой.

А по вечерам, после больницы, он устало прокручивал в голове события минувшего дня.

Была у него одна молодая пациентка, которая только поступила из реанимации. Она не могла говорить: у нее было отверстие в шее – через него она какое-то время дышала. Леня заметил, что женщина почти не шевелится, не реагирует на окружающих и вообще не проявляет интереса к жизни. Он уговорил ее помыть голову. Взял тазик. Нашли такую позу, чтобы она могла лежать на кровати, ни обо что не опираясь головой.

Мыть пациентов чаще всего приходилось прямо в палате – с тазиком или специальными средствами, обтиранием. Душевые больниц совсем не оборудованы для ослабленных людей: пользоваться ими самостоятельно зачастую боятся даже те, кто уже ходит.

Леня вспомнил, как другой волонтер, Юля Пономаренко, однажды сопровождала в душевую крупную женщину, калмычку, – килограммов в той было сто двадцать. Пациентка боялась не справиться сама, но мечтала оказаться под душем – ей это было важно после долгого периода нахождения в реанимации. Юля ее мыла, а та фыркала от удовольствия, как кит.

Леня принялся тихо, спокойно мыть свою пациентку, бормоча ей что-то, – и она его слушала. Достаточно ли теплая вода? Не попадает ли мыло в глаза? Голос был убаюкивающим, и она начала улыбаться. Наверняка ей было неловко – из-за защитных очков на нее все-таки смотрел мужчина. Но он справился со своей работой: за два часа вымыл пациентку до кончиков пальцев ног и рук.

Потом она узнавала его даже в защитном скафандре и благодарила – сначала глазами, а потом и словами. Через неделю она уже не нуждалась в посторонней помощи: была хорошо одета, самостоятельна, общалась с соседками, а затем и выписалась.

Леня как никто умел находить подход к каждому пациенту. Кто-то хотел поговорить про Бога, кто-то про внуков, кто-то про плохих врачей, которые его гробят, или хороших, которые его спасают. Кому-то еда была несоленая, кому-то не справиться с яблоком – слишком жесткое – или с апельсином – зубов нет. И Леня натирал яблоко на терке, чистил апельсин, освобождал дольки от шкурок, чтобы их было удобно давить деснами.

* * *

У Лени было четкое представление о своей миссии. На Эверест не станешь забираться каждый день, а вот стакан воды можно подавать ежедневно – и чай заваривать. И каждый раз эти маленькие действия делают людей в больнице чуть счастливее. Лене нравились простые жесты. Касаясь пациента, рассказывая историю, он старался отвлечь от больничной рутины. Отдавал чуть-чуть себя и сам этим заряжался.

Так однажды у него на попечении оказалась пациентка восьмидесяти семи лет. Изможденная реанимацией, она стонала и не хотела общаться, пить, есть; кожа и губы высохли. Соседки по палате жаловались, что она своими стонами не дает им спать. Леня подошел к ней и спросил, почему она не отвечает на телефон – на дисплее было уже пятьдесят пропущенных вызовов. Она надтреснутым, поврежденным ИВЛ голосом ответила: «Я хочу умереть». Судя по всему, она не притворялась.

Леня спросил: «Сколько вы были в реанимации?» Не помнила. Тогда он посмотрел сам: около полутора месяцев. «Смотрите, – сказал Леня, – вы там круглые сутки лежали на свету, в зале, видели, что происходит вокруг: на ваших глазах людей забирали и одевали в черный пакет».

И добавил ей на ухо: «Вы упустили свой шанс! Вам очень больно, вы не можете поднять руки, сесть и перевернуться сами, но вы уже лежите в другом направлении. Поэтому давайте вы со мной не будете говорить про смерть, а лучше договоримся, с кем вы пообщаетесь по телефону или хотя бы послушаете. Я позвоню».

Решили, что это будет дочь. Леня набрал номер, объяснил, кто он такой и что мать только вышла из реанимации, она плохо артикулирует, но может слушать. Приложил трубку к уху женщины, а сам потихоньку стал приводить ее в порядок.

Через несколько дней, а может, недель она стала самостоятельно садиться, есть и ходить. А потом вдруг снова попала в реанимацию. И депрессивное состояние вернулось. Зато теперь у нее был опыт восстановления, поэтому второй раз договориться с ней было легче. Ведь часто человек хочет умереть, потому что думает, что теперь всегда будет так плохо или даже еще хуже. На самом деле это еще неизвестно, думал Леня.

* * *

Первое, что говорит Леня своим пациентам, входя в палату, – что он не врач, не медик, а доброволец и пришел по бытовым вопросам. Он говорит это всему «населению» палаты, а не только своему подопечному, – чтобы остальные пациенты тоже настроились на сотрудничество. С их стороны не должно быть зависти и ревности: волонтер у постели больного пробудет двадцать минут, а они вместе все двадцать четыре часа. Если они просят о чем-нибудь или Леня видит, что им что-то нужно, – обязательно сделает.

У Лени есть ассистент – Пузырик. Это самодельная кукла из пластиковых бутылок, знаменитая на всю больницу и, кажется, весь фейсбук. С Пузыриком можно держать совет, что делать, если попадаются неконтактные пациенты. Да и поругаться, если посоветует что-то не то.

История кукол-ассистентов началась с непростой пациентки шестидесяти девяти лет. В прошлом она была медиком и лучше других понимала, каково ее положение. Совсем не хотела говорить. Леня прознал, что у пациентки скоро юбилей. Он привез цветы, гигантского плюшевого медведя, обернутого в пакеты, и, войдя в палату, сказал: «Праздновать вы будете явно уже дома, я не смогу вас поздравить, поэтому привез подарок заранее».

Женщине стало любопытно, что там, в пакетах. Леня шуршал и разворачивал, а она следила краем глаза, лежа на животе (это единственная позиция, в которой люди с тяжелой формой ковида могут дышать). Эксперимент прошел успешно: завязался разговор. Через полтора месяца женщина прислала Лене фотографию из-за праздничного стола, со своего семидесятилетия. Леня и сейчас поддерживает отношения со многими, кто выписался.

Именно тогда, провернув трюк с медведем, Леня решил «нанять» к себе в бригаду постороннего – собеседника, с которым можно было бы шутить на все лады. И вот он уже ворчит на куклу: «Ты мне, Пузырик, в прошлый раз такое насоветовал, я чуть от стыда