Рецепт дорогого удовольствия - Галина Куликова

— Куда-куда? — искренне изумилась Глаша.

— Так мои племянники дискотеку называют, —пояснила Подвойская и тут же похвалила:

— Молодец! Инициатива — лучший способ завести детей.Кстати, ты себе что, губу просверлила? Просто супер! Я вот слишком позднопоняла, что у мужчин преобладают папуасские реакции на противоположный пол.Все, дура, думала, лаской возьму!

— Номер не прошел?

— На ласковых только алкоголики западают. Остальнымподавай тело!

Приободренное Глашино «тело» отправилось в кафе-мороженое.Народу там, как назло, было выше крыши. Она поискала глазами свободное место иостановилась на столике, за которым сидел только один человек: мужчина летсорока-сорока пяти с двухдневной щетиной, четко вылепленными губами изадумчивыми глазами разведчика Штирлица.

— Привет, кекс! — сказала Глаша, подходя к немуразвязной походкой. — Тут можно пришвартоваться?

Пока не появился Витя Стрельников, она решила обкататьвыученные словечки, чтобы впоследствии они звучали более естественно.

— Садись, — пожал тот плечами и окинул Глашуневнимательным взглядом.

«Интересный тип, — подумала та. — Вот только нос унего длинноват. И уши оттопыренные. Зато челка густая. И, главное, точно такогоцвета, которого нам с парикмахершей никак не удается добиться при покраске».

Мужчина пил кофе и курил — перед ним стояла пепельница,полная сдавленных в гармошку окурков.

— Слушай, крендель, — снова обратилась к немуГлаша. — Здесь бабло сразу надо платить или когда уходишь?

— Валера, — мрачно сказал мужчина.

— Что — Валера?

— Меня так зовут — Валера. Не кекс и не крендель.

— Ладно, кент, не мороси, — с необидной интонациейпопросила Глаша.

Тот в упор уставился на нее. Взгляд был неприятный, какой-тотягучий.

— Хорошо-Хорошо: Валера! — поспешно поправиласьГлаша.

Еще не хватает ей повздорить с незнакомцем! В наши дни эточревато: можно нарваться на бандита с покалеченной психикой, который достанетпистолет и сделает тебе бесплатный пирсинг в самом неподходящем месте. Однако,прерывать эксперимент не хотелось, поэтому Глаша, заказав себе ванильноемороженое, снова обратилась к соседу:

— А что, — спросила она, — кофе тут шибкоголимый?

— Какой? — искренне изумился тот.

— Ну, плохой, негодный! — нетерпеливо пояснилаГлаша.

— Почему плохой? Очень даже ничего.

Небритый Валера отвечал неохотно и на Глашу почти несмотрел. Она воровато потрогала серьгу — разговаривать было жутко неудобно,появился даже некоторый присвист, потому что губы из-за самодельного «пирсинга»смыкались не до конца.

— А ты не в курсе, здесь берло подают? — сновапристала она к соседу.

Тот только фыркнул. Было ясно, что он снова не понял, о чемречь.

— Старикан замшелый, — пробормотала она с чувствомсобственного превосходства. Потом повысила голос и «перевела»:

— Берло — это выпивка.

— Господи, в каком инкубаторе тебя вывели? —изумился тот, склонив голову к плечу.

— Давай не переходить на личности! — предупредилаего Глаша. — А то я тебе с тыквы слепок сниму. Ты кишкануться сюда пришел?Так вот кишканись и соскакивай!

Ей так понравилась собственная находчивость и то, какхудожественно вплетались в речь выученные словечки, что она приободрилась.Когда Витя Стрельников затеет с ней беседу, то в два счета забудет о разнице ввозрасте!

Она поглядела на часы — стрелки показывали без пяти минутвосемь. Ее сосед тоже посмотрел на часы, а потом на дверь. Дверь была у Глашиза спиной, поэтому ей все время приходилось вертеться. Ведь Витя мог и неузнать ее со спины, всю в заколочках и в коротенькой кофточке, оставлявшейоткрытой полоску тела над поясом джинсов. В конце концов, только вчера днем онапредстала перед ним в консервативном костюме, заурядно причесанная, без сленга,пирсинга и, главное, без желания понравиться.

— Кульно, что здесь жужу крутят, — заявила онасовершенно скисшему соседу. — Люблю я это дело! И не какой-нибудь отстой,а конкретный музон!

— Конкретный — это какой? — рассеянно спросил тот,не отрывая взгляда от двери. — Тяжелый металл?

— Конкретный — это значит прикольный, клевый. У тебячего, детей нет?

Тот не успел ответить, потому что к столику неожиданноподошел Витя Стрельников и, уставившись сверху на улыбающуюся Глашу, удивленновоскликнул:

— Ой! А я вас сначала даже не узнал!

Он был одет и причесан, как «хороший мальчик», и Глаша рядомс ним смотрелась примерно так, как Жанна Агузарова могла бы смотреться в паре сМуслимом Магомаевым. Их чисто внешнюю несовместимость заметил и противныйВалера — у него сделалось такое изумленное лицо, что Глаша даже хихикнула.

Витя выдвинул для себя стул, резко сел и несколько разкашлянул, поднеся ко рту кулак. Глаза у него бегали по сторонам, а уголок ртанекрасиво дергался. «О! — подумала Глаша. — А я его задела! Если онеще сейчас посмотрит на часы, можно будет считать, что мальчишка у меня вкармане». По ее наблюдениям, когда мужчина смотрит на часы в присутствииженщины — значит, он заинтересован, но не желает этого показывать.

Витя Стрельников посмотрел на часы, и, чтобы не спугнутьего, Глаша светским тоном сказала:

— Вить, я хочу угостить тебя чем-нибудь. У меня сегодняхрусты есть.

— Да что вы, что вы! — встрепенулся тот и погляделна нее испуганно. — Я сам!

— Ладно тебе! — Глаша похлопала его по руке,которая тотчас же убралась под скатерть. — Ты ведь студент, сам хрустов незарабатываешь, небось самовар доишь?

— Простите? — тонким, петушиным голосомпереспросил Витя. — Какой самовар?

Лицо у Глаши непроизвольно вытянулось. С двух слов сталопонятно, что «пассажир не рубит».

— Доить самовар — это значит брать деньги упапы, — пояснила она.

— Так и есть, — неожиданно подал голос небритыйсосед. — Он доит самовар. И в настоящий момент самовар находится в стадиизакипания.

Глаша удивилась, а Витя Стрельников втянул голову в плечи.Она поняла, что юношу нужно защитить.

— Ну ты, мурня небритая! — с вызовом заявилаона. — Скинься в тюбик!

— Прелестно, — процедил сосед. — Элиза Дулитлв современном варианте. Вот что, Витя, иди домой, а мы тут с тетей Глашейпоболтаем.

— Откуда ты знаешь, как меня зовут? — та не смогласкрыть своего изумления.

— Эт-то мой отец, — сглотнув, пояснил ВитяСтрельников и поднялся на ноги. — Пап, ты знаешь что? Ты много на себяберешь. Я не для того тебе все рассказал, чтобы ты за мной шпионил. Все времяговоришь — доверие, доверие, а сам ведешь себя, как…